— Теперь спасите нас, все боги, какие есть! Зевс! Великий Аполлон! Митра! И ты молись своим богам, Азал! Только ничего не бойся и не сходи с места!
Сквозь гул и грохот снежного обвала донеслись крики. На дне ущелья одни всадники в ужасе разворачивали коней, а другие галопом понеслись дальше по ущелью. Передние, те, кто отрезал нам путь в Пасаргады, всем скопом замерли в оцепенении. Кое-кто из задних опомнился и бросился вперед, под укрытие отвесной стены, но ее защищал насмерть ничуть не дрогнувший Иштагу. Закипела схватка, и двое разрубленных мидян повалились в ущелье, кувыркаясь по выступам всего за несколько мгновений до того, как самого перса и всех его врагов смело вниз снежной волной.
И вдруг чудовищно ухнуло над нами и накрыло нас тьмой, будто исполинской крышкой. У меня заложило уши и сдавило грудь. Сквозь рев стихии послышался испуганный, прямо-таки девичий возглас Азала. Над нами неудержимым потоком проносился великий Хаос.
Сначала Хаос поглотил и унес моего коня. Жеребец перса дернулся вперед, будто стремясь протиснуться между мной и моим конем и так спастись, и оттолкнул собрата за край тропы. Передо мной в клубящемся и слепящем глаза потоке мелькнула голова, оскал крупных зубов —и конь исчез. Тут жеребец Иштагу едва не придавил меня к стене насмерть, и пришлось изо всех сил оттолкнуть его ногами. Лавина захватила его. Жеребец вскрикнул, будто подстреленная птица, и пропал следом за первым.
Испугавшись этого вскрика, задергался и конь Азала. Его участь была решена. Только я собрался оттолкнуть его в сторону, чтобы он ненароком не придавил нас или не ударил копытом, как Азал схватился за поводья.
У меня волосы встали дыбом.
— Отпусти его! Отпусти! — завопил я, пытаясь перекрыть грохот снежного потока.
Не тут-то было. Конь для скифа дороже жизни.
Схватив Азала за его ледяные пальцы, я пытался разжать их, но никак не мог. Руки Азала закостенели, как у мертвеца. Тогда я сжал его кисти до хруста, надеясь, что от боли он сдастся и отпустит поводья. Но в тот же миг чуть ослабевший поток Хаоса опустился ниже, накрыл коня и рванул его за собой вместе с нами — и мы с Азалом полетели в бездну, увлекаемые лавиной.
«Отпусти коня! Раскинь руки!» — мысленно кричал я Азалу, вертясь и кувыркаясь.
Необоримая сила несла и толкала меня, как буря пушинку. Снег сразу забил мне глаза, ноздри и уши. Как уж тут было кричать вслух? В один миг все мои легкие, желудок и все мои кишки оказались бы туго набитыми снегом. Но в той кутерьме удалось-таки выкрикнуть всего одно слово:
— Отпусти!
И тут же Хаос отнял у меня Азала.
Теперь оставалось спасать только самого себя, и я широко раскинул руки и ноги, как учил нас делать Скамандр, словно он прозревал, что каждому из Болотных Котов хоть раз в жизни придется угодить в снежную лавину. Он говорил, что в этом случае поток поднимает несомый предмет в верхние слои, и, значит, появляется надежда в конце концов выбраться наружу, если уцелеешь до того момента, как стихия смирит свое буйство.
Признаюсь честно: в жизни мне не раз доводилось благодарить своего учителя за его науку. Так вышло и в тот раз.
Первозданная тишина и полная неподвижность наступили внезапно.
Мне почудилось, будто я повис над бездонной пропастью.
Дышать сначало было трудно, а потом стало и вовсе невмоготу. Я осторожно пошевелился, боясь вновь разбудить грозную стихию.
Снег был по-весеннему плотен и тяжел, и очутись я на локоть глубже, верно, суждено было бы мне умереть мучительной смертью — от удушья.
Головой и плечами оказалось шевелить куда легче, чем стопами. Это могло означать только одно: в этих чужих местах я вновь выбросил «собаку». Судьба, подобно царю персов, продолжала благоволить некоему Кратону из Милета.
Потрудившись, как крот, я наконец выбрался на поверхность и ослеп от яркого солнечного света. Утро в горах выдалось удивительно мирным и ясным, будто вовсе ничего и не произошло.
Первым делом прочистив ноздри и уши, я огляделся, надеясь поскорей разобраться, куда же меня занесло.
Разобрался, однако, не сразу. Места представились незнакомыми: заснеженная долина шириной в три стадия между двух высоких хребтов. С удивлением я заметил ту самую тропу, по которой мы ехали, и узнал отвесную стену, послужившую нам защитой от лавины. До той тропы было теперь рукой подать — всего полплетра в высоту. Ущелье, наполнившись снегом, превратилось в маленькую долину.