Теперь мне отвели отдельный дом неподалеку от стен дворца. Признаюсь, я предпочел бы остаться в каморке при царской конюшне — то есть поближе к таинственной скифской красавице.
Когда с этими тоскливыми мыслями я направлялся к дому, то почувствовал на себе взгляд. Моим соседом «по улице» оказался не кто иной, как иудейский торговец Шет! Мы любезно поприветствовали друг друга.
— Наш вавилонский «приятель» тоже здесь,— с недоброй усмешкой сообщил Шет.— Надеюсь, Анхуз-коновал поспел на помощь к царским коням раньше него.
Не то чтобы я вовсе остолбенел посреди дороги, но рот от удивления разинул. Присутствие в Пасаргадах ученого мужа и торговца представилось мне большим поводом для тревог, нежели стояние в предгорьях Персиды многотысячной армии Гарпага.
Аддуниба я увидел на другое утро, когда входил во дворец по зову Кира. Тогда же впервые увидел и Кирова сына, которого звали Камбисом. Мальчику было в ту пору около десяти лет. Переглянувшись с вавилонянином и ответив кивком на его сдержанный поклон (кланялся он, полагаю, на всякий случай), я невольно приостановился на ступенях дворца. Отрок гладил по загривку оставшегося в живых гепарда и что-то тихо говорил, не глядя на Аддуниба, а тот стоял рядом, можно сказать, жался к юному персу, робко сцепив пальцы на животе. Кто был этот отрок, я просто догадался.
Признаюсь, мне не понравились оба. Не понравилось и то, что я увидел Камбиса в первый раз именно в сопровождении нового учителя. Похоже было на некое дурное предзнаменование.
Скажу мягко, Камбис мало напоминал отца: высокий для своего возраста, длинноногий, худощавый, с узковатым лицом и большими, но холодными глазами. Не будь он светловолос, как все персы, можно было принять его за отпрыска того же сумрачного вавилонского звездочета. Действительно, они были похожи, чужак Аддуниб и юный Камбис,— строением тела, выражением лица и подозрительной холодностью взгляда.
Замечу, что младший сын Кира, Бардия, которому в ту пору было всего три года от роду, стал впоследствии более походить на отца, чем Камбис, но нравом вышел в тихоню деда.
Оттуда, со ступеней, я грустно предрек, что Камбис хорошо усвоит вавилонские науки, научится заговаривать звезды и при таком учителе станет похож на него еще больше — и внешним видом, и строем ума.
— Кратон! — властно позвал меня царь персов.
Повернувшись, я заметил в полумраке дворца его большую руку, зовущую меня внутрь. От него не скрылась моя настороженность, и, когда мы поднимались в верхние покои, он спросил меня:
— Видел вавилонского учителя?
— Не доверяю ему,— напомнил я Киру.
— У меня хорошая память,— сказал царь персов.— Живой эллин очень пригодился.
Он хитро взглянул на меня, радуясь моему удивлению.
— Когда учитель приехал и узнал, что ты здесь, то признался во всем.
— Неужели во всем?! — опешил я.
— Им сказали звезды,— Кир при этих словах усмехнулся,— что в Персиде есть великий муж. И этот муж придет в Вавилон и спасет город от богохульников. Они знали Гистаспа как первого царя Аншана и Персиды. Вот и решили поначалу, что я только путаю пути их звезд. Потом их боги поняли, что ошиблись. Или просто передумали. Ты хорошо спрятал яд, что предназначался для меня?
Теперь мне не впервой было говорить правду, глядя царю в глаза.
— Неплохо,— признался я.— Но вблизи дороги. Наверно, тот иудей тоже явился неспроста. Он, наверно, тоже пророчит царю персов великое будущее?
— А ты один не пророчишь мне великого будущего? — весело спросил Кир.
Мы уже вошли в комнату. Царь сел на кипарисовый стульчик с резными подлокотниками. Мне же полагалось сиденье пониже и без всяких украшений.
— У эллинов для этого есть оракулы, слово которых царь персов не признает,— ответил я.
— Вот и хорошо,— остался доволен Кир.— Пусть они присматривают за будущим. Ты же мне необходим для того, чтобы яснее видеть настоящее.
Последующие три месяца я изо всех сил старался «яснее видеть настоящее», снуя челноком между Пасаргадами и войсковым лагерем Гарпага, который постепенно перемещался все дальше в горы, то есть все ближе к дворцу Кира.
Каждое новое путешествие лазутчика Кратона становилось все более легким и коротким.
Гарпаг через своих людей слал Киру одно послание за другим. Царь не отвечал на них.
Гарпаг медлил как мог. Царь же медлил со своим решением еще более искусно. Оба прямо-таки состязались в медлительности.
Никто не знал, что на уме у Кира. Все недоумевали.
В том числе и Кратон Милетянин, превратившийся из Анхуза-коновала в Анхуза-пастуха. Гарпаг ведь не знал в лицо наемного убийцу, посланного Скамандром к царю персов. К тому же Анхуз-пастух ни разу не попал военачальнику на глаза; он гонял себе вблизи лагеря маленькое стадо овец и старался робко ублажать воинов Гарпага, дабы те не слишком обижали его. Пешие мидяне и каппадокийцы, парфянские всадники, наемные лучники из Урарту по вечерам ожидали, когда пастух появится с парой бурдюков дешевого пальмового вина (этим вином стал снабжать меня не кто иной, как иудей Шет). Некогда устроив снежное погребение их товарищам, я теперь коротал ночи, греясь у их костров. Воины часто говорили между собой о Кире. Одни считали, что он укроется где-нибудь в горах и вовсе не покажется на глаза. Другие, любители сказаний и страшных историй о призраках и чудовищах, предостерегали: Кир повелевает горными духами и способен устроить обвал куда убийственней того, что случился, когда преследовали персидских лазутчиков. А в общем разговоры сводились к тому, что от Кира неизвестно чего ждать. С такими выводами был согласен и я.