Я возвращаюсь к Кире. Она разметалась на постели и спит тревожным сном. На горячем лбу ее выступили бисеринки пота. Рядом — раскрытая на середине книга. «Роботы Апокалипсиса», Дэниел Уилсон. Что-то смутно знакомое. Наверное, кто-то из древних.
— Бросай, — шепчет Кира сквозь сон, — бросай это все, милый…. Уедем с тобой далеко-далеко…
Не могу я бросить. Осталось совсем немного. Шесть глав. Кульминация надвигается, как летящий по рельсам скоростной состав. Еще несколько сотен койтов — и я поднимусь на второй ранг. Второй ранг, с ума сойти! Почти что «живой классик».
Когда мы познакомились с Кирой, у меня был десятый, самый низкий ранг. Как ни банально — познакомились мы в баре, в старой Праге. Она сидела у стойки с маленьким стаканом «Вельвета» и что-то читала. На ней были короткие джинсовые шорты в лохмотьях свисающих ниток и футболка с подмигивающим смайликом.
— У меня что-то с глазами, — сказал я, — никак не могу оторвать их от тебя.
— Я уж думала, — она отхлебнула пива, — ты не решишься подойти. Полчаса набирался храбрости, я засекала.
Мы бродили по городу весь день и всю ночь, дурачились и шутили. Следующим вечером мы снова нашли друг друга и отправились в Йозефов на поиски ужина.
— У нас лучший ресторан в Праге, — с улыбкой сказал официант у входа, — но ужин не бесплатный. Вы должны прочесть гостям что-то свое. На любом языке, мы переведем. Стихотворение… сонет… миниатюру…
Вот почему Прага так популярна у туристов, подумал я. Здесь тебя не только накормят, но и дадут почувствовать свою значимость, как творца. Ужин за сонет!
Но у меня не было с собой никаких сонетов. Я вообще редко писал стихи до встречи с Кирой.
— Пойдем искать дальше? — с лукавой улыбкой спросила она.
Я покачал головой и сказал нараспев:
Кира подхватила со смехом:
Собравшиеся на веранде гости поворачивали головы в нашу сторону. Моя спутница продолжала:
И я закончил:
Нам долго аплодировали и свистели. Коронованная венком из цветов Кира сделала книксен и рассылала всем воздушные поцелуи — а ужин был восхитительным.
Жаль, этих дней никогда не вернуть. Мы живем долго, очень долго — но становимся старше, мы стареем, мы неуловимо меняемся с каждой улетающей в вечность секундой.
Я ласково провожу ладонью по светлым кудрям Киры. Ее тонкие губы беззвучно шевелятся, повторяя в бреду мое имя.
«Кровь и меланхолия» движется к финалу. Читатели и авторы на портале сходят с ума. Они поделились на партии и принялись атаковать конкурентов, обливая ядом их произведения и их самих. Я узнаю о своем романе, что в нем вторична и банальна каждая фраза, а все идеи украдены у Толстого, Шекспира и Брэдбери. Я узнаю, что все голосования за мои опубликованные главы являются абсолютной подтасовкой и вбросами. Кроме того, рассказывают, что я — алкоголик, фашист и сексуальный маньяк.
А Женевьеву я воскресил. В кипящем вулкане утонула девушка-двойник.
К последнему туру я подхожу истощенным морально и физически. Я мечусь от постели больной Киры к письменному столу — и обратно.
— Потерпи, — прошу я, — уже почти конец. Ты выдержишь.
— Я не могу, — шепчет она, — не могу…
Моей соперницей в финале оказалась Софи Шарбоннье из Марселя. Это худший вариант из возможных: Софи поддерживает огромная женская аудитория, большинство фанатов других авторов по мере их вылета утекали к ней. Я не сомневаюсь — в последней главе она приготовит им какой-то сильный сюрприз, красивый сюжетный ход. А что есть у меня? Я на грани нервного срыва. Я опустошен, как сдутый воздушный шарик.
За день до финала я вижу в своей гостиной S256. На ней темные очки и широкий шелковый платок — я узнаю андроида только когда она начинает говорить, по голосу:
— Александр, один очень важный человек хочет встретиться с тобой.
— Что? Когда?
— Сейчас.
— Но мне надо писать! Заканчивать последнюю, самую важную главу!
— Это недолго.
Я смотрю на кровать — на ней в лихорадочном бреду разметалась Кира. Ей совсем плохо.