- Я люблю человека, с которым мы никогда не будем вместе. Вот как хочешь, так и считай, насколько это просто.
- А-а-а... ну-у-у... - он замялся, но было видно, что мой ответ его почти обрадовал. Видимо, вообразил, что если присутствие соперника на горизонте не предвидится, то в рассмотрение его можно не брать. - А почему вы не можете быть вместе?
- Потому что он не бросит женщину, с которой он сейчас, а смерти её я, скорее всего, не дождусь.
- Понятно, - нахмурился Миша. - Ладно, я заканчиваю расспросы, а то мы окончательно испортим вечер, а я этого не хочу...
- То есть, ты считаешь, что пока мы испортили его не окончательно?
- Нет, конечно.
- Только не обижайся, Миша, я думаю, что ты делаешь большую глупость, когда тратишь своё время на меня.
- Но ведь ты разрешила мне остаться? - уточнил он осторожно.
- Да.
- А почему?
- Тебе соврать?
- Нет, лучше правду.
- Секса хочется чаще, чем удаётся встретить большую и светлую любовь. После того, как это понимаешь, всё становится немного проще.
Некоторое время назад я бы сама в ответ на такую правду оскорбилась невероятно. А сейчас это была просто правда, какая есть, сермяжная, немного циничная, но абсолютно от всей души.
Михаил встал из-за стола и, не оглядываясь на меня, вышел из кухни. Я уже приготовилась, что следующим этапом будет хлопнувшая входная дверь. Но было тихо.
Никакого сожаления я не чувствовала. Наоборот, стало легко от того, что кое о чём я наконец-то сказала в лоб. Ничего хуже нет быть объектом чьих-то пустых надежд.
- Кира?
Я вздрогнула от неожиданности.
Миша вошёл и встал у меня за спиной.
- Тебе помочь убрать со стола? - неожиданно спросил он.
- Что тут убирать? - растерялась я. - Две тарелки, две вилки.
- Вот, давай, я их и помою, - он встал к мойке и пустил воду.
Я сложила ему всю грязную посуду и встала у окна, глядя на отражение в тёмном стекле. Миша старательно тёр тарелки губкой, намывая их, как на выставку. И мне вдруг стало обидно за него, словно не сама я, а кто-то другой весь вечер обижал хорошего парня.
- Давай телек посмотрим? - буднично предложил Миша, выключив воду.
Телевизор я не покупала, он мне вообще-то не нужен. Но Мишка приволок свой и поставил мне на сложенный стол-книжку, протянул из своей квартиры многоканальный кабель, смотри - не хочу!
Похоже, Миша продолжал свою тактику осады и измора. Предпочёл сделать вид, что он не задавал скользких вопросов и не получал неприятных ответов.
- А что там сейчас интересного, в том телеке? - мне так и хотелось треснуть самой себе по губам, чтобы не поддавалась, не подыгрывала Мише в этой нелепой игре в тихий семейный вечер.
- Там футбол, - с готовностью подхватил Миша. - Лучшие матчи английской премьер-лиги.
О, нет! Полтора часа смотреть, как колченогие мужики в трусах смачно сморкаются пальцем и бегают туда-сюда... Но я уже и так порядком обидела парня.
- Хорошо, давай посмотрим.
И ещё бы раз по губам, и ещё... Но видимо надо, чтобы меня кто-то другой проучил раз и навсегда, у самой кишка тонка.
Миша разложил диван, выкатив нижнюю часть вперёд, мы скинули в изголовье все большие и маленькие подушки, чтобы лежалось поудобнее, и забрались под рыхлый вязаный плед. Михаил деловито пощёлкал пультом, и по экрану забегали мужики в трусах. Я улеглась, положив голову на тёплое мужское плечо, пригрелась, и беготня на экране постепенно стала успокаивающим броуновским движением. А может быть, и хорошо, что мой рыжий сосед такой настырный. Вот что бы я делала эти полгода без его внимания...
Время не лечит, это всё сказки в пользу бедных. Но время хорошо консервирует. Закатывает в баночку то, о чём невыносимо даже думать. День за днём его закаточная машинка крутится, и крышка на баночке становится всё более непроницаемой. Когда-нибудь она станет совершенно герметичной. Содержимое баночки помутнеет, и даже если внимательно рассматривать сквозь стекло, уже ничего толком не разберёшь.
До герметичности мне было ещё далеко, но машинка крутилась себе потихоньку, и я постепенно стала замечать, что вокруг меня что-то происходит, и это что-то не против моего присутствия, и оно на меня как-то реагирует. Значит и мне пришла пора как-то реагировать в ответ.
У каждого есть болевой порог не только физический, но и эмоциональный. Когда этот порог переходишь, в голову лезут неправильные и весьма радикальные мысли. У меня этот порог оказался запредельно высокий, но перемахнула я его в два счёта. В начале лета за считанные недели произошло столько разных событий, что неплохо было бы их как-то дозировать, а не вываливать на меня разом. Я нашла и чуть снова не потеряла брата. Я похоронила близкого человека, который любил меня, а я даже порвать с ним не сумела так, чтобы напоследок не сделать ему очень больно. Спустя много лет я снова встретила мужчину, которого любила с детства, но приняла решение отказаться от него, чтобы не создавать ему проблем.
Наконец, я узнала, что на самом деле я совсем не та, кем считала себя всю жизнь, да, собственно, и некоторые другие вокруг меня не очень-то те, кем я их считала.
После тяжёлого, странного и мучительного вечера, когда Марек в терракотовом мундире спас нас от ареста, у меня была ещё более тяжёлая и мучительная ночь, когда мы с Мареком сидели в доме на канале, в той самой спальне для горничной, которую я сделала своей. Брат рассказывал мне историю нашей матери. Рассказывал то, о чём двадцать пять лет назад среди гатрийских аристократов ходили слухи и грязные домыслы, но никто не знал точно, что произошло. Знал точно только отец Марека, лорд Вайори, потому что очень любил жену и полностью ей доверял.
Семья Вайори была счастливой. Такое даже у гатрийцев иногда случается. Молодой лорд Вайори получил хорошую перспективную должность в секретариате канцлера, а этот секретариат на поверхности - такое место, откуда открыта дорога всюду, и вширь, и ввысь. Дарен Вайори обжился в столице и перевёз из провинции жену и маленького сына Марека. Наша с Мареком мама была красавицей. Марек показал мне той ночью ещё несколько фотографий, что дал ему отец. Я только отдалённо на неё похожа: тоже шатенка, тоже темноглазая, в чертах есть что-то общее, но мне до матери далеко. Я - обыкновенная, а мама была очаровательна. Её хорошо приняли в обществе, появились знатные покровительницы, задушевные подруги и поклонники. К несчастью, на маму положил глаз отпетый мерзавец, на совести которого было много сломанных женских судеб. Он был уже не юн, очень знатен и весьма влиятелен. Он добивался своего любыми средствами, а сопротивление только раззадоривало его и будило в нём всё самое грязное и дикое. После того, как мама несколько раз дала ему понять, что не собирается отвечать на его... это и ухаживаниями-то назвать было нельзя, самые настоящие домогательства, он рассвирепел и взял, что хотел, силой, воспользовавшись тем, что Дарена Вайори некоторое время не было ни в столице, ни вообще на поверхности. Мерзавец не особо заботился о последствиях, только пригрозил, что, если Кира Вайори посмеет рассказать мужу, он позаботится, чтобы от рода Вайори ничего не осталось. И она очень долго молчала, чтобы не навлечь неприятностей на семью. Сразу же забрала сына и уехала обратно в поместье, оставив оскорблённого и ничего не понимающего мужа одного в столице. Рассказала она ему позже, когда скрыть беременность было уже нельзя. Слухи ползли самые мерзкие, поговаривали, что провинциальная красотка всего лишь потеряла голову в столичной круговерти и банально наставила мужу рога. Но Дарен Вайори оказался человеком чести, он не усомнился в словах жены. И спускать мерзавцу не собирался. Но прежде, чем воздавать справедливость, он принял решение спрятать семью на изнанке, где её никто не сможет отыскать. К тому времени Дарен Вайори уже был не последним человеком в тайной системе, поэтому он имел возможность обезопасить близких. Мама сама была очень сильным проводником и настояла, что переправит себя и сына без помощников. Лорд Вайори согласился, и это было ошибкой. Всё закончилось плохо: мама не перенесла нагрузки, которой потребовал от неё канал. Её тело с изнанки через пару дней переправили обратно домой, а к детям лорд Вайори попросил применить обычную схему прикрытия. И вскоре после того, как Марека и меня отдали усыновителям и затёрли окончательно наши следы, маминого обидчика постигла насильственная смерть, всколыхнувшая столицу своей демонстративной жестокостью. Следователи департамента безопасности перетряхнули гатрийскую империю, копали под каждого, кто мог иметь зуб на гада, но не смогли никому предъявить обвинение. Говорили, что Дарен Вайори был первым подозреваемым, но он отказался отвечать на допросах, вину отрицал, а никаких доказательств в пользу обвинения так и не нашли.