Сам я был из рабочей семьи, где вершиной головокружительного успеха считалась должность инженера, и сколько я себя помнил, я постоянно занимался каким-либо трудом. Первые свои деньги я заработал еще в четырнадцать лет, когда мы с другом детства все лето красили в дикий желтый цвет ворота одного из складских комплексов. С тех пор я просто не мог представить себя не занятым ничем, и отсутствие долговременного занятия порой меня даже раздражало: я чувствовал себя как бы оторванным от всего мира, казалось, что жизнь просто утекает в землю, а сам я плесневею словно застарелый кусок сыра. Свою модель поведения я всегда проецировал и на остальных людей: на мой взгляд, никто не может существовать безо всякого дела.
То же самое думал я про Кирену и не ошибся. Через несколько недель после нашей свадьбы, она, уже изнывая, мучаясь от безделья, – даже стихи перестали рождаться в ее голове, – решила получить еще одно образование в одном из самых престижных московских университетов. Невозможно было и предположить, что это ее стремление обернется самой настоящей бедой. Если б только я мог повернуть время назад…
V.
С великим трудом уговорив меня, Кирена стала ездить в Москву на обучение. Ее отсутствие на две, а порой и на три недели наводили на меня уныние, граничащее с безысходностью. Стараясь как можно дольше не появляться в нашем доме, где многое напоминало мне о ней, я работал каждый день до самой ночи, изнуряя себя ношей непосильно огромного количества дел. Попадая домой, я буквально рушился в постель от чрезмерной усталости, но, таким образом, на время забываясь глубоким и безмятежным сном. Однако, зачастую, даже сон превращался в муку, когда мозг был не в состоянии отключиться, и мысли о Кирене просачивались сквозь искусственно возведенные барьеры полусмертельной усталости вконец отчаявшегося человека.
Мы оба мучились от разлуки, и я чувствовал, что еще немного, и она не выдержит, возьмет билет на самолет и улетит ко мне, бросив свой университет к черту. Конечно, мы созванивались, но я прекрасно понимал, что наши разговоры отвлекали ее от процесса обучения, поэтому, несмотря на мои одиночество и тоску, я старался как можно меньше тревожить ее.
Прежде, я никогда не подумал бы, что смогу настолько сильно привязаться к женщине, полюбить ее так бешено и бесстрашно, что в те моменты, когда ее не было рядом, я, словно тигр в вольере, не мог найти себе места: ходил беспокойно взад и вперед, рычал и был готов растерзать любого, кто вызвал бы хоть малейшее раздражение. Люди, окружавшие меня по работе, заметили резкие перемены в моем поведении, а друзья предлагали помощь. Но, увы, никто был не в силах помочь моему временному (так я себя утешал) горю.
Наконец, первая сессия Кирены завершилась, и я мог снова упиваться своей возможностью лицезреть милые черты, обнимать и прикасаться к объекту моих самых сильных, самых лучших устремлений и желаний. Мир, любовь и покой воцарились в нашем доме, наполнив теплым уютом каждый уголок. Все вернулось на круги своя: я работал в прежнем режиме, каждое утро, бодрый и счастливый уезжая на завод и по вечерам возвращаясь в родную обитель, туда, где с нетерпением ждала меня моя Кирена.
Во время второго отъезда Кирены в Москву мне приснился ужасающий своими неестественными подробностями сон, оправиться от которого я не мог несколько дней. Дело в том, что, проводив жену, я, практически, потерял возможность спать. Даже тонны дел, что я переделывал за день, увеличивая их дозировку словно наркоман на пороге перехода в лучший мир, не приносили долгожданного забытья ночью. Это было сродни повороту рычажка выключателя в положение «вечное бодрствование», возврат в исходное положение инструкцией не предусматривался.
Я, по-прежнему, ездил на работу, общался с коллегами, раздавал указания, по вечерам звонил Кирене и страшно боялся наступления ночи, моей беспощадной мучительницы. Я ходил взад-вперед по опустевшему дому, пытался читать, смотреть фильмы, но какая-то неведомая сила не давала мне заснуть, несмотря на то, что на третьи сутки почти непрерывного бодрствования я уже почти валился с ног от усталости. Так, проведя почти шестьдесят часов в каком-то непонятном сомнамбулическом состоянии и находясь уже на грани бреда, я все-таки заснул, причем совершенно случайно для себя, сидя на стуле в столовой.