Накуртка опустил голову. — Это к тебе не относится, — сказал Вере, которая, как кошка, прилегла половиной туловища к нему на колени и уже расстегнула ему ремень на штанах. — У меня простатит. Вот так. Так. Так. Теперь вижу. — Он улыбнулся ей, отсевшей на расстояние.
Художник раскрыл рот как зачарованный, глаза прикованы к Накурткиным рукам. Зелёнки нет, понял Накуртка. — Руки мне не нужны, — убирая в карманы прежде чем тот успел что-либо спросить.
— Нет рук — нет отпечатков.
— А ты прав! — с азартом согласился художник. — Кому это всё нужно! Верка — всё в топку! — Он стал срывать холсты с рам и запихивать в жерло печки. Но быстро устал. — Современно… — задыхаясь. — Услышат… Заграница…
— Границы надо стереть, — сказал Накуртка. — А вы строите.
— Что там? — по тому, как спросил, Накуртка понял, чтó он услышал и что имеет в виду тот недостижимый рай.
— Тебе там места нет, — сказал он правду. Тебе есть? — с обидой отвечал взгляд художника.
Накуртка подумал про кладбище. — Подождут, пока его туда принесут.
— Ты вон побрился, — свернул он тему.
Художник потрогал гладкий головы кочан. — Мне картины надо продавать.
— Дай мне собачьего корма, — попросил Накуртка. — Тренируюсь. Он теперь будет Павлик. А я — алабай.
Художник тужил лоб, пытаясь понимать. — У меня нет собачьего. Гречка. Мать всю жизнь запасала, я ее ругал-ругал, на мусорку носил… Открыл — а там моль.
Они пошли в кухню, художник снял крышку с кастрюли. — Сыпь на пол, — велел Накуртка.
Он поел, потом лёг на пол. Здоровье здоровьем — а что улучшается в жизни в лесу: это — слух. За стенкой раздавалось шушуканье художника с Верой. Отделился взволнованный шепот: «здесь найдут».
— Ненадолго, — откликнулся Накуртка, — клопов нет? — Во сне ему приснилось, что мать клала его руки в сковородку и уверяла, что это голубцы. Одновременно это было то, что сказал робот: проблемы в детстве. Он задержал дыхание — щеки были мокрыми: значит, наяву? Не в детстве, с облегчением подумал он. Вдруг вода плеснула ему в глаза.
Художник держал стакан с испуганным лицом.
— Ты стонал и не просыпался. Сердечный приступ?
Накуртка посмотрел в окно. Было темно.
Днем мусор кое-где сгребали, без вдохновения: дискотека так и не началась. Но ночью костры в центре отбросили город далеко в старые времена, и даже дальше. Сидели прямо на мостовой. Где-то брякали на гитаре, нестройно тянули «солнышко лесное».
— …вчерашний, — услышал он, и тотчас же его позвали: — Руки! Подойди.
Накуртка не останавливался, выставил средний палец.
Позади произошло движение. Двое удерживали третьего, намеревавшегося встать. — …голову засунет… — донеслось.
Он перерезал круг по прямой, считая огни: восемь, для площади много, ничто для города. Замедлил там, где уходило в тьму проспекта.
У ближнего костра всего трое.
— Проходящий, — окликнули его.
— Допьешь?
Руки подсохли. Накуртка подсел, попробовал взять стакан. Если сейчас получится — неделя. Ладонь ошпарило. Накуртка едва не отбросил. Горячая жидкость, пахнущая серой, потекла в горло. Допил до дна, запрокинув голову.
Усадил стакан, прозвеневший по брусчатке. Из троих один спал, уронив лоб в колени. Двое остальных смотрели без интереса, никто не потянулся поднять.
Спящий проснулся. — Руки, — удостоверил он.
От стекла кожа треснула, там, где он думал, заживает, просочилась кровь. Накуртка справлялся с выпитым, рвущимся обратно. Вот, улеглось. И время отступило, внутренности отдали жаром.
— Уся богэма тут. — Спавший поднялся по частям, постоял пошатываясь. Побрел к краю площади, оглянулся, хрипло доложил: — Гляну до доктора.
— Ходить можешь? — сказал один из оставшихся. — Вставай. Мы тут прямо недалеко в подвале. Сторожим… да что-то… вроде не то сторожим.
— Тебе доктор — труба? — спросил второй. — Ну вот и я думаю не труба.
Потом двигались молча, Накуртка между двоими.
В подвале на трубах развалились четверо; из них — тот, что ушел; с краю. «Вот к какому врачу, — подумал Накуртка, — херург».
Средний, увидев их, вскочил.
— Словили, — он дёргаясь приблизился к Накуртке. — Собака, — зарычал, — другой день бродишь. Говори, шо вынюхиваешь! — замахнулся.
Его перехватили. Это был второй, молчаливый, что следовал сзади. Туркнул так, что тот покатился вглубь подвала.
— Тихо… тихо, — вмешался первый. — Тебе там не время, — поворачиваясь к Накуртке. — Люди психуют. Чуют, что обманули… а непонятно. Утром отпустим. Тут безпека, — он метнул взгляд на поднимавшегося с пола, — …безопасно.