Вдалеке голосисто закричал петух. Иулитта почувствовала, как страх обвивает её. Её руки беспомощно опустились.
- Только не Кира, я не смогу... - прошептала она.
- Тогда, мы сбежим, и нас не найдут, - неожиданно звонко сказал мальчик.
Первый луч солнца, пробившийся сквозь узкое оконце, озолотил растрепавшиеся во сне волосы мальчика.
3.
Тоня замерзла. Она дрожала, охваченная ознобом от холодеющей ночи. Погасали последние блики солнца. Не осталось ни лимонно-желтого, ни нежного зеленого, даже замерзающий лиловый покоился только у самого черного горизонта.
Я поднялся. Тоню опутала её история. Девушка погрузилась глубоко в себя, где сейчас, плутая по темнеющим улочкам Конье, бежала молодая Иулитта с младенцем Кириком и двумя рабынями.
Мне не хотелось разрушать задумчивость девушки, почти дрему, но, липкий и холодный поднимался от реки туман, опелёнывал гору с храмом и монастырем на вершине, и я испугался, что хрупкая девушка может простыть.
Но на следующий день она была, как и прежде, весела и услужлива. Только изредка останавливалась, и взгляд её уходил куда-то глубоко внутрь неё самой. И я не смог удержаться от бытового вопроса, которому обычно совсем не придают значение.
- Как ты себя чувствуешь? - спросил я.
Девушка задумчиво улыбнулась и прижала хрупкий кулачок к груди.
- Все о том же... думаю-думаю, никак не перестать.
Так я невольно стал поверенным её тайной жизни в Римской империи времен Диоклетиана, победившего римский кризис, но не победившего христианство. Как Тоня там существовала, мне не известно, но вечерами я с любопытством и вниманием выслушивал её истории из Селевкии, затем из Тарса, а потом прямиком из дворца Диоклетиана. Выслушивал и чувствовал, что ниточка, протянувшаяся в первый день к высоким шпилям маковок церкви, протянулась, на самом деле, к сердцу Тони.
4.
Спящее Конье давно осталось позади.
По запыленной, вьющейся дороге медленно шли четверо.
- Я мужчина, - серьезно сказал Кир. - Я обещал защищать вас.
- Ты уже защищаешь нас, - ответила мама.
Путники проходили длинные извивы дороги-змеи. Ветер трепал полы их дорожных плащей, скидывал капюшоны, пронзал тысячью ледяных иголок. В ночной темноте пряталась приближающаяся зима. Иногда Кир оглядывался на идущих позади него спутниц и тайком притрагивался к холодному лезвию кинжала, данного ему дедом сегодня. «Я мужчина», - повторял он про себя, и его шаг становился уверенней.
Одну за другой они прошли несколько пустынных и холодных деревень. Несжатые поля колосились в ночной тишине, шелестя и пугая. Черные, серые, громадные, неслись по небу тучи, скрывая и вновь обнажая желтый диск луны.
- Боязно...- прошептала служанка. - Кто его знает, что там пряткается в тьме-тьмущей.
- Да, мне тоже страшно. - задумчиво сказал мальчик. - Подождите здесь.
И метнулся в шелестящую пустоту пугающего поля.
Время застыло. Хрустели ломающиеся сухие стебли пшеницы. Смолк ветер, только изредка резким порывом бросал пыль на темные плащи странниц.
Кирик стремительно разрезал тугие высохшие стебли, останавливался, вглядывался в шелестящую сухую темноту, встречался с зелёными, холодными, чужими глазами-блюдцами и снова бежал. Неожиданно он оказался на чистой полянке, окруженной высокими колосьями пшеницы. Там, мерцая зеленью бездонных глаз, его ждал страх.
Страх блеснул голодными глазами. Мальчик покачал головой:
- Я не буду с тобой драться. Ты один и я один. Мы с тобой творения одного Бога. Зачем?
Ветер покачивал твердые головки пшеницы. Зверь спокойно и уверенно смотрел прямо в глаза человека.
- Ты, наверно, голоден, - задумчиво произнес мальчик. Он распахнул плащ, вытащил из маленькой набедренной сумки кусок хлеба и протянул его волку.
Настороженно припадая на передние лапы и скаля желтые в лунном свете зубы, страх медленно подошел к мальчику. Кир долго вглядывался в зеленые узкие зрачки, после того, как его ладонь опустела, а потом развернулся и ушел.
Вдалеке резко и протяжно вспорол тишину волчий вой. Иулитта судорожно всхлипнула.
- Вон же он, - воскликнула служанка.
Чуть впереди, лохматый, с застрявшими в соломенных волосах травинками на дорогу вышел Кирик. Он оглянулся, разыскивая оставленных женщин. Иулитта вскрикнула и
бросилась к сыну. Мальчик обхватил подбежавшую маму за шею, крепко прижался щекой.
- Не бойтесь, - сказал Кирик. - Он нас не обидит.
5.
После недели нашего с Тоней путешествия ко мне подошла мать Анна. Она тревожно смотрела на меня, пока я собирал оставленные кисти в банку и закрывал растворитель.
- Дмитрий, - тихо позвала она. Я ей улыбнулся. В храме густо пахло свежей краской и сырой штукатуркой. Пыль вилась в столбах света из узеньких бойниц. Столбы истончались, бледнели. Женщина молча вглядывалась в меня. Не знаю от чего, но мне показалось, что она ждёт от меня какого-то решительного шага, твёрдого слова или удара кулаком по столу. Я снова улыбнулся.