Читающий и слушатели не делали как-то разницы между случаями современной войны, гонениями римских императоров и историями из Летописца. И так же благочестиво вздохнул кто-то:
– О господи Иисусе Христе!
– Сюда-то, мамынька, не придут?
– Да как же им придти-то, откудова? – отвечала баба таким тоном, будто речь шла о войсках Гога и Магога.
– А вот в севастопольскую кампанию… – начал седой солдат, будто покрытый зеленью от старости – …англичане к нам приходили, в Соловки палили…
– Так то англичане, а не немцы, дедушка…
– Англичане, англичане…
– А вот наши на море видели корабль, не русский… подошел, постоял, постоял и тихо назад пошел.
– Во сне видели-то?
– Нет, не во сне…
– А вот в среду, так, говорил, Дементий видел: лодка и два старца в ней… видать, что старцы, а лиц не разобрать, будто нет. И ручек не чуть, одни рукава, а простираются вдаль… и голос слышен… Один говорит: «Зосима, не пора ли? нашим туго». А тот отвечает: «Погоди, Савватеюшко, не торопись, еще справятся». Так не то проехали, не то под водой скрылися больше не видно стало.
– Ну, это он из жития вычитал. Не то Св. Александра Невского, не то Александра Свирского.
– Большая разница: один Благоверный Князь, другой – Преподобный.
– …все сожигая на пути своего отступления, угоняя скот и увозя все ценные вещи… – продолжал читать писарь.
– А объявление будет?
– Какое объявление?
– Насчет того, какая вера правильная.
– Опомнилась! разве теперь такое время? Безо всякого объявления теперь нужно «Спаси, Господи» к небу кричать едиными устны и единым сердцем!
– Да, да. Правду ты говоришь.
– А вот в Архангельский, говорят, пленных пригнали… страшные! по-нашему не говорят.
– Это не пленные, это немцев из Питера выслали. Пленные – те с номерами и в кандалах.
– Нет, эти без номеров. И барыни ихние с ними. Те еще злее, барыни-то!
– О, Господи, к нам бы не прислали!
– Не пришлют: у нас мошкара заест… опять, сырость…
– Говорят, казаков послали англичанам. Нагрузили, будто, хлебом, а там все казаки… Наши видели… На каждом мешке штемпель и орел, чтобы там поняли. А атаман по палубе на воле гуляет с пикой. Погуляет, погуляет – и пикой в трюм постучит, значит – «живы ли, детки»? Те снизу отвечают: «живы!» и так дальше плывут…
Кирик, как застывший, слушал, то ли, что говорили, то ли, о чем не было речи.
На следующее утро он пропал, исчезла куда-то и его лодка. Ульяна думала, что он спозаранок отправился рыбу ловить, и просидела до вечера на кочке, но Кирик не возвращался. Не возвращался он и на другой день, и на третий. Целую неделю ходила Ульяна к морю, потом перестала. А тут начались рассказы: то Кирика видели с лодкой, то лодку без Кирика, что-то он даже кричал будто рыбакам, не то «горячо», не то «хорошо». Наконец и рассказы прекратились. Пропал Кирик, да и все тут. Весною часто рыбаки пропадают, а он летом пропал – все может быть! Долго Ульяна крепилась, наконец, сдалась и стала на ночь читать канон за «единоумершего». Слезы растопили окаменелость и растравили раны, так что можно было их врачевать. Покров уже был близок, когда Ульяна, войдя в келью матери Киликеи, поклонилась ей в ноги и сказала:
– К твоей милости! возьми меня под начал, хочу постричься.
– Дело доброе, дело доброе! Блажен извол твой, о, Господе… – ответила та, крестясь.
– Вся душа моя изныла, матушка! одна мне радость, одно мне спасенье молиться, душу свою белить перед Господом.
В сенях кто-то быстро, не по-скитски затопотал, постучал без молитвы, Киликея недовольно молвила:
– Кто там? с цепи сорвался, что ли?
В горницу вбежал подросток с бумагой в руке.
– Тебе, Ульяна, от Кирика письмо!
– От Кирика? – спросила Ульяна, будто не понимая, и не подымаясь с колен.
– Что за вздор? нешто могут с того света письма приходить? – рассуждала Киликея, меж тем как Ульяна на коленях еле разбирала от слез каракули. Наконец она опустила письмо и, широко перекрестившись, воскликнула:
– Жив, жив!
– Дай-ка бумагу-то, – сказала Киликея, надевая очки. В письме не менее фантастично, чем все, что говорилось в селе, чем все, что там представлялось, было описано, как Кирик нагнал, действительно, судно с казачьим отрядом, после долгих скитаний высадился во Франции и сражается против немцев.
Прочитав письмо, Киликея обратилась с улыбкой к девушке:
– Так как же, милая, постригаться-то повременишь?…
– Повременю, Киликеюшка.
– Ладно, ладно, воля твоя!
– Не сердись, матушка.
– Мне что? твоя воля, твое и хотенье.
– Матушка!
– Что?
– Скажи мне, что он вернется.