После всех полицейских формальностей, Знаменский уехал в Берлин и некоторое время жил там нелегально.
Первое своё большое произведение, написанное в СССР Нащокин посвятил университетской жизни: там студентка влюблялась в преподавателя, жена этого преподавателя писала жалобы в ректорат… К концу романа преподаватель с грустью убеждался, что и старая жена и молодая любовница не стоят десяти строк из Державина, переводился в Москву и там садился за докторскую. Роман был назван «Труды» и получился он весёлым, лёгким, счастливо дышащим, молодым… Советские писатели, и не предполагавшие, что можно писать серьёзные вещи в таком ключе забеспокоились. Назревала мощная критическая атака, уже велась артподготовка, но тут роман прочёл Сталин. Иосифу Виссарионовичу очень понравилось, он даже хотел написать статью о современной литературе, да времени не хватило… Однако, и устные отзывы вождя не остались в тайне от руководства Союза Писателей. Критикам было велено забрать, пока не поздно, ругательные статьи и срочно переделать их в соответствии с генеральной линией.
Кирилл Кириллович жил тихо, ни с кем не воевал — ни на филфаке, где он читал курс лекций о русской литературе первой половины XIX века, ни в Союзе Писателей, где он считался членом правления… Задирать его боялись: все знали, что он сталинский фаворит; но и заискивать не смели: кто его знает — сегодня фаворит, а завтра? — слишком уж необычная фигура…
Однажды, впрочем, Нащокин пошёл на скандал. В своё время, знакомя зятя с московской верхушкой, Персидский упустил одну из ключевых фигур — Бухарина. Трудно сказать, почему так случилось: то ли Николая Ивановича не было на ту пору в Москве, то ли Персидский был на ту пору в контрах с «любимцем партии», только Нащокин Бухарину представлен не был. И тут, уже после выхода в свет «Трудов», представилась возможность исправить это упущение: Бухарин прибывал с визитом в Ленинград. Но на приёме в Союзе Писателей Кирилл Кириллович совершил страшное: он не пожал Бухарину руку (а было это в ту пору, когда будущий «фашистский наймит» достиг зенита карьеры, и никто в стране не знал, кто главнее — он или Сталин). Бухарин озадаченно повертел своей непожатой ладошкой и печально спросил:
— Я обидел вас чем-то, Кирилл Кириллович?
— Я помню вашу статью о Есенине, — ответил насмерть бледный Нащокин, — Этого я вам не прощу никогда.
Бухарин поник головой, нахмурился, потом порывисто ухватил Нащокина за плечи, встряхнул:
— Мы обязательно вернёмся к этому разговору, Кирилл Кириллович! Обязательно вернёмся… Это действительно, очень важная тема!..
И проследовал дальше.
По логике вещей все должны были шарахнуться от Нащокина, видя в нём чуть ли не террориста… Вышло, однако, наоборот: каждый в глубине души подумал: «Бухарин кончается!» Сталин узнав про нащокинский теракт, сделал свои выводы: Кирилл Кириллович зажил безмятежнее, чем прежде.
Милая его Сашенька была тихой жёнушкой, хотя и бездельницей порядочной, но что в том Нащокину, если имелась домработница?.. Она не портила мужу нервы, не заставляла его ходить в театр, хотя театр очень любила, покорно ходила с ним в кино, хотя кино не любила совершенно, а если и тратила большую часть семейного бюджета на наряды, так Нащокин довольствовался малым, считая, что женщина — на то и женщина, чтобы увлекаться тряпками. Так и текла их семейная жизнь: походы в кино, чтение вслух, поездки на дачу, купания, велосипед, лыжи… Кирилл Кириллович и представлял, что может быть как-то иначе. Детей, вот, у них не было, и Нащокин, смутно ощущая в себе невостребованное отцовство, порою жалел об этом, — но не слишком сильно.
Ни служба, ни политика, ни семейная жизнь не отвлекала его от главного — от работы. И он работал.
После «Трудов» Кирилл Кириллович написал повесть из жизни журналиста центральной газеты. Потом повесть о школьных учителях… Писались какие-то рассказы, очерки, научные статьи — быстро (как он сам выражался — «скорострельно»), и не отрывая душу от главного труда…
А главный труд вышел в свет в 1936 году, восьмисотстраничный том о колхозной жизни под названием «Полдень», — и такого поворота от кадетского сынка никто не ждал. Книг эта потрясла литературные верха: кто-то из живых классиков рыдал от счастья, кто-то кусал локти, кто-то запил на неделю, а некто даже написал на Нащокина донос в ГПУ. Донос был оставлен без последствий.