— Пора, Кирилл Кириллович! Пора! Немцы уже выходят!
Все трое вошли в приёмную, но Власов принял Нащокина только через два часа. Всё это время Красовский тихонько сидел на стульчике, положив фуражку на колени, время от времени ероша седые волосы и на своего «родственника» вовсе не смотря.
Власов весьма заинтересовался сотрудничеством с писателями, но, увидев, что Нащокин не горит энтузиазмом, не стал нажимать на него. Знаменский рассказал про гестапо. Власов нахмурился, протёр очки, помолчал, потом обещал помочь.
— Что это вы так насупились, — спросил Знаменский Нащокина уже на улице. — Вы что, не понимаете, что Власов — это наша единственная надежда? Я имею в виду — надежда России. Или вас этот родственник с панталыку сбил?
— Кирилл Кириллович, — вздохнул Нащокин, — как бы мне в Псков съездить?
Но в Псков ехать не пришлось. Как-то — было уже часов одиннадцать дня — Нащокин спал у себя на втором этаже, наглухо завернувшись в тёплое верблюжье одеяло, и во сне не подозревал даже о том, что ночь давно минула, что и утро прошло, что близится студёный декабрьский полдень. Кто-то постучал с улицы в дверь его дачи: сначала тихонько, потом громче, потом изо всех сил, сдирая кожу с костяшек пальцев, и, наконец, упёршись в дверь задом, принялся часто и настырно молотить в неё каблуком. Лишь минуты через три стук этот начал понемногу — удар за ударом — просачиваться в сон Нащокина; когда же количество ударов достигло критической точки, они образовали в его затуманенной долгим сном голове одно чёрное, готическим шрифтом выписанное слово — «гестапо». Кирилл Кириллович разом вскочил на ноги, ловким движением опытного физкультурника запрыгнул в брюки, и, укрыв голые плечи холодным пиджаком, помчался открывать.
В дверь ломились жарко и истерично. В последний миг Нащокину подумалось, что гестапо, пожалуй, так стучать не будет, что в этих звуках есть что-то дамское, — и действительно: за дверью стояла женщина.
Он не видел Сашу всего-то год, но теперь пялился на неё, как на незнакомку, — и хуже, чем как на незнакомку, — как на бывшую жену. Она стояла раскрасневшаяся и такая злая, какой он её в жизни не видывал, раздобревшие щёчки её чуть вздрагивали, густо намазанные тёмные губы сжались в щёлочку, выщипанные брови яростно хмурились.
— А… здравствуй. — сказал Нащокин, — Ну, заходи. Чего это ты так накрасилась? Ты же, вроде, не любила…
На этих словах он до крови прикусил губу: сашина ладошка с силой въехала ему в щёку, задев при этом и рот. Он засмеялся.
— Значит, ты вот как? Обратно в Германию потянуло, да? — выкрикнула Саша и разрыдалась.
Вдруг Нащокин вспомнил про сашин портрет у себя над кроватью.
— Подожди… Подожди минутку… Я счас… — залопотал он, устремляясь вверх по лестнице. Ворвавшись в спальню, он рывком, оборвав тесёмку, содрал портрет со стены, пихнул его под одеяло, потом передумал, вытащил обратно, мельком глянул на изображение: вот она, настоящая-то Саша, а кто там, внизу стоит — не понятно, — и бросил портрет под кровать. Хряснуло стекло. С чувством выполненного долга Кирилл Кириллович вернулся к Саше.
— У тебя женщина там? — спросила она мрачно.
— А тебе-то что? — беспечно ответил Нащокин, — Ну, женщина, ну и что?
— Понятно… — так же мрачно, не глядя бывшему мужу в глаза, ответила она, — Чего же и ждать другого?.. Если ты в Германию уезжаешь…
— Во-первых, — начал он, — ни к какую Германию я пока не уезжаю. Во-вторых…
— Как не уезжаешь? Мне Вася всё рассказал. Ты договорился с Власовым, он тебя берёт министром пропаганды. Вы будете в Берлине формировать новое правительство.
— Во-вторых, — с нажимом повторил Кирилл Кириллович, — Хоть бы и уезжаю — тебе какое дело?
— Вот видишь, уезжаешь, сам признался!
— И в-третьих: а твой-то Вася не этого ли самого добивается? Или… А, понял! Он ревнует Власова ко мне, и ты, значит, от его имени и по поручению…
Он опять получил пощёчину и начал вспоминать, случалось ли с ним подобное хоть раз в пору семейной жизни. Получалось, что, как будто, нет.
— Это ты от генерала своего нахваталась? Полегче, Александра. Скажи лучше, зачем ты так ломилась ко мне в дверь? Неужели у тебя ключа не осталось?
— Кончено, нет, — отрубила она. — Мне не нужны ключи от чужих дач. И потом, я боялась застать тебя я с кем-то. Как это и случилось, в конце концов.
— Если боялась застать, стало быть, ключ у тебя имелся, — обрадовался Нащокин.
— А кто у тебя там? — застенчиво спросила Саша, — Скажи, мне интересно.