— Вы… очень добры, — чтобы засмущаться, не пришлось прилагать особых усилий, просто вспомнить, где я теперь нахожусь. Вот уж действительно повезло — ничего не скажешь. Если для адекватного восприятия поездки в гости к кронпринцу, Хель вечерами рассказывал мне забавные истории про этого самого принца, то шутить насчет императора — таких среди нас не водилось, и сейчас мне было очень не по себе от нахождения здесь.
— Мы же одна семья, — искусственная белоснежная улыбка осветила лицо императрицы. И дело было вовсе не в идеальности зубов, их цвета или чего-то там еще, просто… я не верила в ее искренность. Не верила и все тут. Почему я не могла объяснить себе, ведь ничего плохо Эрика мне не сделала. Более того, проявила заботу, несвойственную моей семье. Несвойственную? Да, она чрезмерно добра, хотя мачеха так поступать не должна и, судя по редким отзывам Хеля, не поступает. Поэтому мне кажется, что она играет? Как бы то ни было, выбирать не приходилось.
— Да, это чудесно. — Еще одна ничего не значащая фраза. — А вы не подскажите, где я могу найти Хельдерана? Мне очень совестно вас утруждать, но… мне сложно без него, не поймите меня неправильно.
— Думаю, он скоро появится и заберет вас. Сомневаюсь, что у нас осталось много времени, но если у вас есть вопросы…
— Вы стали обращаться ко мне иначе, официальнее, — заметила я изменение.
Эрика сделала хитрое лицо и, поднеся палец к губам, тихо сказала:
— Мы же во дворце. А здесь свои правила. Я могу научить вас, если пожелаете. — Женщина протянула вперед руку так, чтобы соприкоснулись браслеты, устанавливая связь. — Можешь обращаться ко мне в любое удобное время.
— Спасибо, я ценю ваше расположение.
Сказать что-либо еще я не успела. Хель не стал стучаться, не стал он и приветствовать императрицу — просто ухватил меня за руку и вытянул из, как он позже выразился, «обители гадюки».
По коридорам мы пронеслись со скоростью взбесившегося кара: я даже не успела рассмотреть группу придворных, которые от удивления остановились и застыли как вкопанные. Хель все шел куда-то, сворачивал и сворачивал, то поднимаясь, то спускаясь по лестницам, пока наконец не успокоился и не остановился, затянув меня в какие-то покои.
Присутствие на стене самого принца в маскарадном костюме, больше подходившем для детского утренника, чем для дворцового бала, заставило хихикнуть: так вот какой он — нелюбимый портрет Хеля! Сомнений, что я оказалась на территории брата, больше не возникало: слишком уж недовольно выглядел Хель, когда я разглядывала портрет и оригинал, сравнивая, насколько изменился принц за два года с момента работы художника.
Наконец, словно придя в себя, юноша стянул с кресла накидку и набросил на раму, полностью скрывая ненавистное изображение. Снять его он не мог — мать находила изображение милым, а отец… император, видимо, за что-то решил наказать сына. Или приучить быть выше все этого. В любом случае, пока замысел его величества плодов не принес: Хель продолжал скрывать портрет от посторонних глаз, крайне негативно реагируя на все с ним связанное.
— Когда-нибудь я его сожгу, — мечтательно проговорил принц, подошел ближе, забирая у меня рюкзак, и отвернулся. Устало провел по лицу, подошел к окну, задергивая шторы. Вспыхнул свет, более яркий, чем в коридорах, а потому на пару секунд мне пришлось зажмуриться. Когда проморгалась, столкнулась с сосредоточенным взглядом брата. Ему, судя по всему, такие игры освещения нисколько не помешали: в руках принца виднелся бокал полный вина. Другой бокал примостился на столике недалеко от меня.
— С прибытием во дворец, — сухо сказал принц и закончил: — Аминь.
— Все настолько плохо?
— Хуже разве что знакомство и семейный ужин, — скривившись от плохих воспоминаний, сказал Хель, залпом выпил весь бокал и отставил пустую посуду. — Переночуешь у меня. Это лучше, чем опять идти у всех на виду, радуя бездельников новой сплетней.
— Вряд ли они успели что-то разглядеть, — несмело предположила я.
— Эти? Успели. И увидеть, и оценить, и цвет соотнести. Так что мы будем или несчастными влюбленными, которые в тайне поженились, а теперь пришли предстать пред очами императора, или братом и сестрой. Еще одному внебрачному ребенку никто не удивится, но играть начнут грязно. Так что сиди уже здесь. Пусть отец сам решает эту проблему. — Хель медленно выдохнул, сел на краешек подоконника, избегая смотреть на меня, и добавил: — У тебя появится охрана. Пожалуйста, не повторяй моих ошибок и не убегай.
— Ты убегал? — Представить, что самый ответственный человек из всех, кого я знаю, мог убегать от охраны, было выше моих сил.
— Убегал, — безрадостно подтвердил принц. — Думал, отцу не все равно и он сам меня найдет. Он даже не вышел. Как занимался делами, так и продолжил работать, да и остальным запретил отвлекаться. А я… обиделся еще больше и сбежал в город.
— Но тебя же нашли?
— Нашли, — признался принц. — Мертвым. Зашел в неблагополучный район, увидел разборку… Очнулся уже во дворце, но, Рин, я помню, что мне пробили сердце. Это очень, очень больно. Поэтому я прошу тебя, не убегай.
— Не убегу, — откликнулась шепотом. То, что Хель говорил, не укладывалось в рамки принятого. Маги не могли вернуть к жизни. Никто не мог. Это было просто невозможно. Но брат говорит так уверенно… Я совсем запуталась. — Но что если меня тоже убьют?
— Первый раз — ты не умрешь. Просто — во дворце небезопасно. И все члены нашей семьи уже исчерпали свой лимит. Поэтому, постарайся не умереть. Второй раз, ты уже никогда не вернешься.
Второй раз умру? То есть я могла уже успеть побывать на том свете и не знать? Вдруг это произошло в детстве. А если нет? Если опасности никогда не было, то мне не стоит бояться однажды оступиться? Сложно. Как же сложно со всем этим.
— А если… я уже умирала?
— Ты не умирала, — Хель усмехнулся. — Все бы это заметили.
— А если никто не видел? Я всегда была одна, опекуны не интересовались…
— Нет, Рин, вся императорская семья заметила бы. Мы бы все знали. И маги бы почувствовали. Твоя смерть открыла бы тебя определенный дар — одну из граней семейного, — Хель хмыкнул, — благословения. И тебя бы нашли. Обязательно бы забрали. Любой силой нужно уметь управлять, а уж силой императора — с ней надо учиться жить.
Хель выглядел странно. Очень странно. Грусть на его лице вдруг сменились улыбкой, но от этой улыбки мне становилось дурно. Как будто он предвкушал нечто приятное для себя и очень неприятное для других. Заметив, что я побледнела, брат нахмурился, поднялся, чтобы посмотреть на себя в зеркале, и досадливо прикусил губу.
— Прости, этого больше не повторится, — сказал он, вновь становясь самим собой. — Дворец… он меняет нас. Не люблю здесь находиться.
— Я понимаю, — тихо откликнулась я.
— Идем. Я покажу, где ты можешь переночевать.
Хель, и правда, показал мне, где я могу отдохнуть, по-джентельменски уступив даме свою спальню. Так уж получилось, что в личных покоях императорской семьи гостевые комнаты предусмотрены не были, а спать на диване, как сказал брат, мне было бы зазорно. Тем не менее, сам он довольно перебрался спать в гостиную, что заставило меня усомниться в названной причине. С другой стороны, если принц спит в своей гостиной — это причуда, а если незнакомая девушка… да уж щекотливая ситуация. Тут и цвет волос не поможет — навредит только.
Обстановка спальни также не вселяла оптимизма: кто же так не любит Хеля, что сделал ее больше девчачьей, чей подобающей юноше. Вероятно, матушка его высочества решила таким экстравагантным образом намекнуть сыну на необходимость скорой женитьбы? Нет, вряд ли. Если кронпринц до сих пор не женат, то что уж говорить о бастарде.
Но, как бы то ни было, резное беловато-розовое трюмо предназначалось вовсе не для принца, а уж про занавески с лилиями и говорить нечего. Это больше подошло бы мне, чем ему. Внезапно пришедшая мне мысль, заставила подорваться и, несмотря на веселенькую, со звездочками, пижаму вылететь в гостиную на всеобщее обозрение.