Выбрать главу

— Иди, — позволил император, отпуская девушку. После взглянул на нее еще раз, запоминая, и кивнул, намекая, чтобы она уходила. У него опять появились дела, требующие незамедлительного решения.

Эва быстро пересекла лес, выбежала в парковую зону и, не сбавляя темпа, принялась искать свое окно во дворце, через которое она и вылезла на прогулку. Как назло, ничего не выходило, а слуги начали подозрительно посматривать в ее сторону, что также не вселяло уверенности в своих действиях.

Наконец, ей удалось разглядеть специально оставленный на подоконнике горшок с цветком, но пришлось оббежать гостевое крыло не единожды, и теперь девушка не могла показаться на глаза родителям, чтобы не вызвать в них подозрения.

На ее счастье, все спали. Слуги же поостереглись будить госпожу в такую рань и ждали за дверью, шепотом переговариваясь на насущные темы. Поскольку слуг они брали с собой, Эва даже понимала о ком или о чем шла речь.

Впрочем, на то, чтобы слушать чужие пространные разговоры, времени у девушки не было: необходимость привести себя в порядок, прежде чем кто-либо проснется или войдет, заставляла тут же отправиться в ванну.

Теплая вода приятно согревала замерзшие руки, стекая прохладными каплями в раковину. Девушка непроизвольно потерла запястье. Холод чужих рук все еще не проходил. Ей пришлось растирать запястья, чтобы они согрелись и кровь вновь принялась разносить тепло по всему телу.

Приняв ванну и сменив одежду, расчесавшись и подкорректировав косметикой синяки под глазами, Эва вернулась в спальню и упала на кровать, раскинув руки. Этим вечером ей предстоит улыбаться, пожалуй, самому страшному человеку в империи. Обнадеживало лишь то, что такими же улыбчивыми оскалами запасутся и первые красавицы других сектор, не говоря уже про родную столицу. В общем, Эва разумно предположила, что шансов заинтересовать его величество, внезапно овдовевшего при невыясненных обстоятельствах, у нее нет, и от этой мысли на душе у девушки стало легче. Уже совсем скоро она с родителями вернется в родное поместье на окраине столичного сектора и продолжит мучить мадам и месье, преподававших в ее пансионе.

В школу искусств родители ее не отдали, предпочитая видеть дочь каждые выходные, а не во время каникул. Для семей древней аристократии, которые давно отошли от политики, такую поблажку делали. Впрочем, для многих девушек высшего сословия, на которых семья также не возлагала надежд на фронте имперской службы, делали такое же исключение. Ни к чему дамам зря тратить время, ведь леди должна уметь быть леди, а не служилой, как любили называть их в пансионе. Поэтому тут и там открывались подобные пансионы хороших манер, выпускницы которых умели выглядеть мило и невинно, а большего для образцовой жены аристократа и не требовалось.

Раз в год их всех собирали на бал выпускниц, и все ученицы имели возможность увидеть, как складывается судьба их предшественниц. Вот и Эва знала, что в конце года ее сговорят за сына соседа, объединяя таким образом территории двух семей. Сговорили бы, если бы не внезапно овдовевший император, внесший раздор в ее размеренную жизнь.

Упускать такой шанс, подбадриваемые директрисой пансиона, ее родители просто не желали и, не слушая возражений, даже залезли в долги, чтобы платье для приема у их дочери было лучшим из всех возможных. На здравое предположение, что лучше, чем в самой столице, купить вряд ли удастся, родители просто махнули рукой.

Эва печально вздохнула. С Миккой, сыном соседа, она по крайней мере виделась раз в год и ничего против его кандидатуры не имела. Он не был толстым и противным, не был и заносчивым щеголем, а значит — он был просто идеальной кандидатурой по сравнению с теми, кого она ежегодно лицезрела на балах выпускниц.

Император же… Она никогда не представляла себя при дворе. Просто знала, что не впишется и все. Да и не принято было в Риендере, где проживала семья, упоминать столицу без необходимости. Здесь жили по своим привычным законам, предпочитая решать дела без вмешательства посторонних. Даже странно, что семья Грандельер, ее семья, решила принять участие в новых смотринах. Знать бы еще как выглядит император!

В свои двадцать с небольшим, Эва предпочитала не лезть в политику, как, впрочем, и ее достопочтенный батюшка. Если же и возникала необходимость ознакомиться с каким-то указом, то делалось это в ратуше в обществе таких же, как и глава семейства Грандельер, провинциальных, если можно их так охарактеризовать, аристократов за чашкой чая или бокалом вина. И уж точно на такие собрания не брали женщин.

Деньги же… Эва никогда не рассматривала наличность. Как почти все жители империи, принадлежавшие к аристократии, она платила простым прикосновением браслета. Слишком уж накладно было бы искать монетки или тем более банкноты, чтобы расплатиться за ее, весьма недешевые покупки. Впрочем, по столичным меркам ее траты были просто смешны, и девушка поняла почему, едва только они вышли из портала.

Здесь все было дорого. Так дорого, что у нее впервые случился шок, и Эва еще долгое время не могла отойти от увиденной цены. Да уж столица — дорогое удовольствие, если это конечно считать удовольствием, в чем лично она сомневалась.

Увы, ни сомнения, ни желания наследницы семьи Грандельерне учитывались, когда дело касалось поддержания статуса, а потому, науськанные директрисой, которая сумела пробудить в папеньке родовую гордость, они все же прибыли, чтобы Эва блеснула на балу и, если судьбе будет угодно, попалась на глаза императору или другому родовитому и более приятному для папеньки аристократу, нежели Микка. Чем за последний год Микка успел разочаровать папеньку, для Эвы оставалось загадкой, ответ на которую не хотел давать ни один из участников конфликта.

Тяжелый вздох вырвался из груди девушки: ей все здесь казалось мишурой, порой завидной (кому же не захочется ловить на себе завистливые взгляды!), но пустой. И только ее утренняя прогулка была другой, настоящей. Кто он, встреченный ею в лесу, привыкший повелевать?

В принадлежности мужчины к высшей аристократии она не сомневалась. Но даже настолько суженный круг все равно оставался невообразимо широким для девушки из провинции. Возможно, будь у нее здесь подруги, она бы описала им виденного мужчину, но завести подруг у Эвы не получилось. Может позже она разузнает, кто он? И хоть при воспоминаниях о нем, ее руки вновь чувствовали холод, забыть его не получалось. Интерес разгорался с новой силой. Так и хотелось узнать: кто, как и она, любит гулять на рассвете? Неужели и здесь, в этом пропащем месте, есть еще живые люди?

Ее пришли будит спустя час, когда Эва, уставшая после прогулки, дремала, лежа на застеленной кровати. Служанка осторожно подошла к госпоже и тихо позвала:

— Ваша светлость, пора просыпаться. Ваши родители просили вас присоединиться к ним за завтраком.

Девушка сладко потянулась и, открыв один глаз, простонала:

— Что-то я задремала. Платье очень помяла?

— Ничего, я знаю, как привести вас в порядок, — улыбнулась Синта, ее служанка, и помогла госпоже подняться.

Если в столице солнце только вставало, вступая в полную силу, то на востоке, пусть и центрального сектора, уже сложно было смотреть на небо так, чтобы не щуриться, спасаясь от яркого белого пламени, норовившего выжечь глаза. Свет не всегда милосерден, и сейчас он был враждебен к вышедшей на балкон Сведриге.

Девушка задумчиво смотрела на запад, где должен был сейчас просыпаться Арье. Принц обещал вернуться за ней сегодня, и она ждала всю ночь, так и не справившись с бессонницей. Едва закрывала глаза, как ей начинало мерещиться, что она проспала, или он забыл о ней, или бросил. И от таких снов наяву ей становилось не по себе.

Еще больше тревоги в ней вызывало появление нового члена семьи. И пусть девочка, как говорил принц, не могла стать помехой, пусть она никогда не сможет занять место ее принца, Сведрига продолжала беспокоиться. И с каждый днем ее беспокойство все больше перерастало в неприязнь. В неприязнь к той, кого она так и не смогла увидеть. И от воспоминаний о приказе императора, которым он запретил новоявленной герцогине гостить у них, в душе поднималась стойкая неприязнь. Не к императору — к девочке, которую правитель оценил важнее своего законного наследника, ведь о принце он так никогда не беспокоился.