Сыновья и дочери Гикуйю оставались на Кириньяге до тех пор, пока не пришли белые люди и не отняли у них землю, но, даже когда белых людей изгнали, они не вернулись, а остались в городах, решив носить одежду белых людей, ездить на их машинах и жить их жизнью. Даже я, мундумугу, то есть шаман, родился в городе. Я никогда не видел ни льва, ни слона или носорога, потому что они вымерли задолго до моего рождения, не видел я и Кириньягу такой, какой ее завещал нам Нгаи, потому что ныне ее склоны покрывает бурлящий перенаселенный трехмиллионный город, год за годом все ближе подбирающийся к трону Нгаи на вершине. Даже кикуйю позабыли ее истинное имя и теперь называют ее гора Кения.
Ужасно быть изгнанным из рая, как это случилось с христианскими Адамом и Евой, но бесконечно хуже жить рядом с оскверненным раем. Я часто думаю о потомках Гикуйю, позабывших свое происхождение и традиции и ставших просто кенийцами, и гадаю, почему столь мало их присоединилось к нам, когда мы создали утопию на планете Кириньяга.
Это правда, что жизнь здесь сурова, потому что Нгаи не обещал нам легкой жизни, но она приносит удовлетворение. Мы живем в гармонии со всем, что нас окружает, мы приносим жертвы, когда сочувственные слезы Нгаи проливаются на наши поля и питают наши растения, мы режем козла, благодаря Его за урожай.
Удовольствия наши просты: бурдюк с помбе, чтобы утолить жажду, очаг в бома, согревающий после заката, крик новорожденного сына или дочери, состязания бегунов и метателей копий, пение и танцы по вечерам.
Сотрудники Техподдержки наблюдают за Кириньягой, но лишь время от времени слегка корректируют орбиту, чтобы тропический климат оставался неизменным. Иногда они предлагают нам воспользоваться их знаниями в области медицины или отправить наших детей учиться в их школы, но всякий раз вежливо выслушивают наш отказ. Они никогда не выказывали желания вмешиваться в наши дела.
Так было до тех пор, пока я не задушил младенца.
Не прошло и часа, как меня отыскал Коиннаге, верховный вождь.
– Ты совершил глупость, Кориба, – мрачно заявил он.
– У меня не было выбора. И ты это знаешь.
– Разумеется, у тебя был выбор, – возразил он. – Ты мог сохранить ребенку жизнь. – Он смолк, пытаясь обуздать свои эмоции и страх. – До сих пор никто из Техподдержки не ступал на землю Кириньяги, но теперь они это сделают.
– Пусть, – пожал я плечами. – Мы не нарушили ни один закон.
– Мы убили ребенка. И они отменят нашу хартию.
Я покачал головой.
– Никто не отменит нашу хартию.
– Не будь таким самоуверенным, Кориба, – предупредил он. – Когда ты закапываешь живьем козла, они лишь качают головами, с презрением обсуждая нашу религию. Когда мы уводим старых и дряхлых из поселка, чтобы их съели гиены, они смотрят на нас с отвращением и называют нас безбожными язычниками. Но убийство новорожденного младенца – совсем другое, скажу я тебе. Они не будут сидеть сложа руки и придут сюда.
– Если они придут, я объясню, почему убил его, – спокойно ответил я.
– Они не примут твой ответ, – сказал Коиннаге. – Они не поймут.
– У них не останется выбора, кроме как принять мой ответ. Здесь Кириньяга, и им не дозволено вмешиваться.
– Они найдут способ, – уверенно пообещал он. – Поэтому нам следует извиниться и пообещать, что подобное больше никогда не произойдет.
– Мы не станем извиняться, – твердо заявил я. – И обещать тоже ничего не будем.
– Тогда я, верховный вождь, сам принесу им извинения.
Я пристально смотрел на него некоторое время, потом пожал плечами.
– Поступай так, как считаешь нужным.
Внезапно в его глазах появился страх.
– Что ты со мной сделаешь? – испуганно спросил он.
– Ничего. Разве ты не мой вождь? – Когда он расслабился, я добавил: – Но на твоем месте я стал бы избегать насекомых.
– Насекомых? Почему?
– Потому что любое насекомое, которое тебя укусит, будь то паук, москит или муха, наверняка убьет тебя, – ответил я. – Кровь в твоем теле закипит, а кости расплавятся. Ты будешь хотеть кричать от боли, но не сможешь издать ни звука. – Я помолчал и серьезно добавил: – Нет, такой смерти я не пожелал бы и врагу.
– Разве мы не друзья, Кориба? – спросил он, и его черное лицо стало пепельно-серым.
– Я тоже так думал. Но мои друзья уважают традиции. И не извиняются за них перед белыми людьми.
– Я не стану извиняться! – горячо пообещал он и плюнул себе на обе ладони, подтверждая искренность своих слов.