— Я полагаю, что ныне все мы на равных основаниях стремимся к состязанию в доблести; ведь и питание, как я вижу, мы получаем равное со всеми, и обращения все мы удостоены одинакового, и дело нам предстоит совершить одно и то же. В наших общих интересах мы повинуемся начальникам, и кто оказывается наиболее дисциплинированным, тот, я вижу, получает от Кира награду. Воинская доблесть в бою с врагом не должна считаться качеством, которым один может обладать, а другой — нет; напротив, она в первую очередь учитывается как высочайший долг всех воинов. Теперь нам предстоит сражение, к которому, как я замечаю, способны все люди от рождения, подобно тому, как только от природы, а не от кого-либо другого, каждое животное усвоило свой способ нападения: бык — рогами, конь — копытами, собака — зубами, кабан — клыками. И все они знают, чего им надо остерегаться более всего, научившись этому без помощи какого бы то ни было наставника. Я сам с детских лет умел защищаться от ударов, которыми мне угрожали, и, если у меня в руках ничего не было, я выставлял вперед кулаки, не давая нападающему нанести удар. И делал я так не потому, что меня этому обучили, — я получал удары именно за то, что защищался. Еще ребенком я хватался за меч, где только его видел; никто не учил меня, как его надо держать, и я умел делать это, по моему глубокому убеждению, от природы. Так я поступал, действуя против воли старших, а вовсе не по их указанию, как совершал многие другие поступки против воли отца и матери, побуждаемый к ним самой природой. Клянусь Зевсом, я старался тайком изрубить мечом все, что попадалось мне под руку, и поступал я так не только по велению самой природы, как, например, ходил или бегал; это все ведь казалось мне к тому же и приятным развлечением. И поскольку нам предстоит сражение, в котором храбрость понадобится нам гораздо больше, чем искусство, то почему бы нам не вступить в соревнование с этими самыми гомотимами? В этом соревновании всем предоставлена равная возможность получить награду; между тем, подвергая себя опасности, мы рискуем не одним и тем же. Гомотимы рискуют жизнью, в которой они наслаждались разнообразными почестями, а ведь только такая жизнь и имеет цену; мы же рискуем жизнью, полной трудов и лишенной почестей, и она, как я полагаю, является самой тяжкой. Но более всего меня побуждает соревноваться с ними то, что судьей здесь будет выступать сам Кир, а судья он беспристрастный. Я готов поклясться богами, что Кир, как мне кажется, полюбит любого храбреца не меньше, чем самого себя; таким он с охотой отдаст все самое лучшее из того, чем он обладает. И хотя гомотимы, как мне известно, весьма кичатся той легкостью, с какой они переносят жажду, голод и холод, они плохо представляют себе, насколько мы приучены к тому же, и притом гораздо лучшим учителем, чем тот, который обучал их. Ведь нет лучшего учителя, чем нужда, а именно она обучила нас всему этому. Они упражнялись в выносливости, маршируя в полном вооружении, которое у всех людей прилажено так, чтобы его легко можно было носить. Мы же всю жизнь вынуждены и ходить, и бегать, неся на себе тяжелую поклажу. Поэтому оружие, которое мы сейчас носим, кажется мне скорее пухом, чем грузом. Так что, Кир, знай: я буду состязаться в доблести со всеми остальными, и пусть меня оценят по заслугам, каковы бы они ни были! А вам, кто происходит, как и я, из простого народа, я советую вступить в состязание с этими гомотимами, обучавшимися с детских лет. Теперь им придется бороться за первенство с людьми из народа.
Вот что сказал Феравл. За ним в поддержку высказанного мнения выступили и многие другие персы, как гомотимы, так и простолюдины. Наконец, было решено вознаграждать каждого соответственно его заслугам, а право определять эти заслуги оставить за Киром. Таким было решение этого вопроса.
Однажды Кир пригласил к себе в шатер на ужин целый таксис вместе с таксиархом. Кир до этого имел возможность наблюдать, как этот таксиарх, разделив свой отряд на две части, выстроил воинов друг против друга и заставил вступить между собой в сражение. На них были надеты панцири, и в левой руке они держали щиты. Одна часть воинов должна была сражаться, вооружившись стволами толстого тростника, которые они держали в руках, другой части таксиарх приказал метать поднятые с земли комья.
После того, как они встали, изготовившись к бою, он подал знак начать сражение. Одна половина стала метать комья земли, попадая кто в панцири и щиты, кто в бедра и поножи. Когда же обе половины сблизились, те, у кого в руках были тростниковые палки, стали бить противников по бедрам, рукам и ногам, а тех, кто нагибался за комьями, били по спине и по шее. В конце сражения вооруженные тростниками обратили своих противников в бегство, избивая их с громким хохотом и насмешками. В свою очередь, бежавшие, получив тростниковые палки, проделали то же со своими противниками, которые теперь стали бросать комья земли.