— Не беспокойся, Кир, — ответил Арасп. — Даже если я буду любоваться красавицей непрерывно, я не дам ей одолеть меня настолько, чтобы делать то, что мне не следует.
— Великолепно сказано, — заметил Кир. — Тогда стереги ее, как я тебе приказываю, и заботься о ней, ибо может статься, что эта женщина окажется для нас весьма полезной. После этого разговора они расстались.
Между тем, непрерывно созерцая красоту пленницы и убеждаясь в благородстве ее души, юноша стал оказывать ей знаки внимания и старался во всем угодить. При этом он заметил, что она не осталась глуха к его стараниям, а напротив, велит своим слугам заботиться, чтобы, когда он приходит, у него было все необходимое, а когда ему нездоровится, чтобы он ни в чем не нуждался. В конце концов он влюбился; и, конечно, в этом не было ничего удивительного.
И с этим делом обстояло таким образом. Между тем Кир, желая, чтобы мидяне и союзники остались с ним по доброй воле, пригласил к себе всех начальников и, когда они собрались, сказал им так:
— Мидийские воины и вы, все, здесь присутствующие, я хорошо знаю, что вы пошли со мной в этот поход не из стремления к наживе и не из убеждения, что этим вы исполните угодное Киаксару. Лишь из желания сделать мне приятное и из уважения ко мне вы согласились выступить ночью и подвергнуться опасности вместе со мной. За это я вам глубоко признателен, иначе и быть не может; однако отблагодарить вас равной ценою, я, мне кажется, еще не в состоянии. Я не стыжусь об этом говорить. Однако, поверьте, мне было бы стыдно сказать: «Если вы останетесь со мной, то я вас отблагодарю». Ибо, как мне представляется, тогда бы показалось, будто я говорю так только ради того, чтобы вы исполнились большего желания остаться со мной. Вместо этого я скажу так: если даже вы и уйдете сейчас, послушавшись Киаксара, то я все равно, в случае удачи, постараюсь заслужить вашу признательность. Ибо сам я, конечно, не собираюсь уходить, а останусь верен тем клятвам и тем рукопожатиям, которыми я обменялся с гирканцами, чтобы меня никогда не упрекали в измене им, равно как и для Гобрия, отдающего нам теперь и крепости, и страну, и войско, я постараюсь сделать все, чтобы он не жалел о своем приходе ко мне. Но самое главное: когда боги так недвусмысленно даруют нам счастье, я побоялся бы вызвать их гнев и постыдился бы необдуманно оставить все это и уйти. Я, — заключил он, — поступлю так, как сказал; вы же, как решите, так и делайте, только скажите мне о своем решении.
Такую речь произнес Кир. Первым после этого выступил тот самый мидянин, который некогда выдавал себя за родственника Кира:[113]
— Царь, — сказал он, — ибо, на мой взгляд, ты от природы являешься царем ничуть не меньше, чем в рое пчел царицей является пчелиная матка.[114] Ведь и ей пчелы повинуются по доброй воле, и где она сядет, оттуда ни одна не уходит, а если она полетит куда-либо, то ни одна от нее не отстает: столь сильное стремление находиться под ее властью заложено в них от природы. И к тебе, мне кажется, люди питают такую же любовь. Ведь когда ты уезжал от нас в Персию, кто из мидян — старый или молодой — не захотел сопровождать тебя до тех пор, пока Астиаг не повернул нас назад? А когда ты из Персии устремился к нам на помощь, мы собственными глазами могли убедиться, что чуть ли не все твои друзья добровольно последовали за тобой. Позже, когда ты пожелал двинуться походом в эти края, все мидяне по собственному почину вызвались сопровождать тебя. Нынче мы прониклись такой верой в тебя, что с тобой, даже находясь во вражеской стране, мы ничего не боимся, а без тебя нам страшно двинуться и в обратный путь. Другие сами скажут, как они намерены поступить; я же, Кир, вместе с людьми, которые состоят под моим началом, останусь с тобой и по-прежнему буду готов неотрывно глядеть на тебя и принимать твои милости. Вслед за ним выступил Тигран:
— Кир, — сказал он, — ты можешь не удивляться, если впредь я буду хранить молчание, ибо моя душа давно уже настроена на такой лад, чтобы не обсуждать, а выполнять все, что ты прикажешь. А предводитель гирканцев сказал:
— Мидяне, если вы теперь уйдете, то я скажу, что божество по злому умыслу не позволило вам достичь великого счастья, ибо кто из людей по собственной воле повернул бы назад, когда враги бегут, и не взял бы у них оружие, коль скоро они его сдают, и не взял бы в плен их самих и все их имущество, в особенности когда у нас такой вождь, который, на мой взгляд, клянусь всеми богами, с большим удовольствием осыпает благодеяниями нас, чем обогащается сам. Лишь только он кончил, как все мидяне заговорили в один голос:
113
… который некогда выдавал себя за родственника Кира… — Имеется в виду Артабаз; см. выше, I, IV, 27–28.
114
… пчелиная матка. — Сопоставление правителя с пчелиной маткой часто встречается и у Ксенофонта и у других античных писателей.