Как и в университете, Карпов был вовлечен в жульническую игру со старшими офицерами, которых он воспринимал как потенциальных соперников в своей карьере. Он завел привычку копаться в личной жизни тех, кого считал угрозой для себя. Он изучал их привычки и слабости, отношения в их семьях, бары и клубы, которые они посещали, и стал мастером распространения тонкой и разрушительной lozh, завернутой в более знакомую обертку из vranyo – точно волка в овечьей шкуре.
Когда ложь не помогала, Карпов часто симулировал дружбу, посылая им необычные подарки в неожиданное время при неожиданных обстоятельствах. Однажды он отправил бутылку прекрасного французского шампанского соперничавшему с ним офицеру после того, как сын того завалил важнейший экзамен в военном училище. На следующий день он притворно извинился, заявив, что был настолько уверен в его сыне, что решил, что это будет к месту. «Возможно, повезет в следующем году», заключил он. То, что он хотел сказать одной из своих мелких и зачастую оскорбительных выходок, было очевидно, и это была одна из многих причин, но которой Карпова очень немногие любили. По отношению к вышестоящим у него всегда были наготове самые искренние похвалы и самый строгий и правильный внешний вид – но только пока он не нацеливался на пост, который занимал этот человек. Когда тот становился препятствием, Карпов начинал тонкую, долгую и расчетливую кампанию по его подрыву, распространяя слух там, шепот тут, немного vranyo, чуть больше lozh, подстраивая неловкий момент, когда мог поставить под вопрос служебное соответствие своего конкурента.
Однажды, во время учений, подобных тем, в которых «Киров» участвовал сегодня, Карпов зашел так далеко, чтобы подстроить так, что баржи-цели должен был буксировать капитан, в котором он видел себе конкурента. Затем он настоял на выполнении высокоскоростного маневра, зная, что это нарушит диспозицию целей, в результате чего они окажутся рассеяны и не будут находится на правильной позиции к моменту начала стрельб. Его доклад по поводу этого вопроса был особенно критичным по отношению к его сопернику. Он зашел настолько далеко, чтобы острить по поводу «Кутузовского безумия», проникшего в ряды офицеров флота и приводящего к провалам в абсолютно нормальных условиях.
Узнав о своем назначении командиром «Кирова» он наполнился гордостью – до прибытия Вольского. Теперь он видел в адмирале препятствие своей свободе в командовании кораблем. Кое-что ему пришлось подавить в себе из уважения к званию адмирала, хотя часто он думал, что знал, на что шел, когда махинациями прокладывал себе путь к этому назначению.
Капитан всегда дожидался, пока командирское кресло остынет после адмирала прежде, чем обосноваться в нем и начать свою вахту на мостике. Нагретость кресла доставляла ему неудобство, словно напоминая, что на корабле был кто-то старший по званию, кто-то, перед кем он должен был отвечать, кто-то, в чьем присутствии корабль не был действительно его кораблем.
— Входите, Орлов, — сказал он своему начальнику оперативной части. — Тридцать влево… — в этот самый момент он услышал, вернее, даже ощутил далекий низкий гул, глубокий и зловещий, словно по огромным литаврам ударили тяжелым молотом.
— Что, черт подери, это было? — спросил капитан. — Это был не гром… — затем пришла ослепительная белая вспышка, и Карпов увидел, как штурман Федоров снял гарнитуру и инстинктивно закрыл глаза. Свет появился и ушел, наполнив воздух по всему кораблю сотнями тысяч горящих точек, странных огоньков, светящихся в холодном воздухе. Они кружили и танцевали, медленно становясь из молочно-белых бледно-зелеными. Карпов инстинктивно взглянул в передние иллюминаторы и с удивлением увидел, что весь океан на несколько миль вокруг словно горел, светясь странным светом. Затем в отдалении море вспучилось, издав дикий рев. Корабль содрогнулся от ударной волны, сильно закачавшись.
Карпов вцепился в подлокотники кресла, чтобы не упасть. Все на мостике вцепились во что было можно, один из матросов вылетел со своего места у штурвала. Его глаза широко раскрылись от страха и удивления. Скрипучий сумбурный звук утих, оставив только жуткое шуршание, повисшее в воздухе, словно треск статических разрядов. Затем раздалось низкое «БРРРУММ!», упавшее за время звучания на три октавы, словно источник звука засасывало в темную бездну.