— Девушка! Водки принесите! Остальное — потом! И быстро! Очень быстро! Вчера! И самой холодной, чтобы зубы ломило!!
Мужчины за соседним столом переглянулись:
— Чую, что водку ему подадут «с пенкой»! — усмехнулся Геннадий Андреевич.
— Все будет зависеть от того, как он дальше будет себя вести. Все имеет причинно-следственную связь. Видимую и невидимую. Так мир устроен, — ответил его визави.
— Вы абсолютно правы! И все правильно просчитали, Олег Федорович! Не зря про вас говорят, что вы видите людей насквозь, подобно немецким лучам доброго доктора Рентгена, — улыбнулся Геннадий Андреевич.
— Все имеет причинно-следственную связь в этом мире, — повторил тот. — Так на чем мы остановились?
Мужчины снова начали обсуждать свои проблемы, а молодой человек с нетерпением воззрился в сторону бара, слегка постукивая кулаком о толстую столешницу, как будто задавая ритм передвижения официантки. Его не интересовали ни точеная фигурка, ни длинные ножки, ни длинные волосы, собранные в хвост, ничего… лишь запотевший, наполовину полный графинчик водки.
Девушка поставила на стол стопку и начала наливать тягучую от холода жидкость.
— Полную лей!
Официантка невозмутимо кивнула и наполнила стопку почти до краев, только пару миллиметров не хватило до того, чтобы водка не начала переливаться через край.
Мужчина, не дожидаясь, когда останется в одиночестве, жадно схватил стопку и одним махом опрокинул в рот.
— Повтори, полную! — громко стукнул он по столешнице.
Официантка равнодушно посмотрела на него и налила вновь полную стопку.
Мужчина опрокинул ее, но уже помедленнее. Некоторое время держал возле щеки, а потом бросил сквозь зубы:
— Иди. Дальше — я сам. Закуску тащи. И поскорее!
Мужчины вновь обернулись на него, Геннадий Андреевич укоризненно покачал головой, но ничего не сказал. Олег Федорович лишь поднял палец вверх:
— Весь мир опутан видимыми и невидимыми связями, друг мой! Ибо как аукнется, так оно и откликнется. Поверьте мне на слово.
Мужчина был поглощен собственными мыслями и не слышал никого. После четвертой стопки он яростно снял через голову шелковый, ручной работы, галстук, небрежно скомкал его и запихнул в боковой карман пиджака, затем снял и его, повесил на спинку стула, стоявшего рядом за его столиком. Расстегнул манжеты на рубашке и отогнул их. Через ткань нагрудного кармана просвечивало красным служебное удостоверение.
Он пил, вяло закусывал, и чем больше в нем накапливалось количество алкоголя, тем сильнее он сам себя распалял, ведя незримый монолог. Размахивал кулаками, поправлял прическу, тер уши — так часто делают, когда не хотят слушать собеседника. Иногда у него явственно прорывалось:
— Ничего! Ничего! Я им покажу! Я им докажу! Они поймут еще и пожалеют!
Мужчины за столиком неподалеку продолжали беседу, свысока поглядывая на соседа. Принесли горячее. Тот, что постарше, Олег Федорович, обратился к молодой официантке, вогнав ее в краску:
— Спасибо, дитя юное, прелестное! Из рук ваших замечательных яд приму! — и церемониально наклонил голову.
— Яд вам я не принесу. Только горячее, — пылая густым румянцем, ответила она.
— Спасибо вам! — Олег Федорович накрыл своей громадной ладонью хрупкую кисть официантки, приподнял ее и нежно поцеловал.
Девушка еще сильнее зарделась, сделала шаг назад:
— Это вам спасибо. Редко встретишь галантного посетителя. Чаще не замечают, что я человек и девушка. — Голова ее нервно дернулась в сторону соседнего столика. — Если вам еще что-нибудь нужно — скажите. Все, что угодно, — и убежала.
Геннадий Андреевич с улыбкой воззрился на Олега Федоровича:
— Удивляюсь вашему таланту очаровывать людей, подчинять своей воле. Неужели вы воспользуетесь секундной девичьей слабостью?
— Ни в коем случае! Это заведение мне дорого. И я ему благодарен. Кстати, рекомендую, постелите на колени салфетку. Я прожил с женой больше тридцати лет. И вот последний месяц она меня обоснованно подозревала. Но все косвенно. А тут обедал и капнул белый соус на брюки. Не заметил. Дома скандал. Притащил ее за руку в это чудное место. Тут установлены видеокамеры. Попросил, за небольшое вознаграждение, показать моей дражайшей супруге, как я обедал, и она увидела, как я в гордом одиночестве капаю соус на брюки. Естественно, меня простила, ибо ошибалась, заодно я стер из ее памяти прежние косвенные признаки моих шалостей.