Несколько минут рулевой и маленький моторист молча продирались сквозь колючие кусты.
— Так что же надумал? — не утерпел Кеба.
С глаз Кирюши, едва он вылез из кустов и выпрямился, будто сорвали повязку. Он зажмурился от дневного света и, снова открыв глаза, поднял их к вершине обрывистого склона балки.
На самом краю ее, выставив голову над обрывом и настороженно поглядывая по сторонам, пристроился в позе наблюдателя Федор Артемович.
— Иду, — коротко сообщил подросток. — Подсоби втащить рюкзаки.
— Куда? — не поняв, переспросил рулевой, но Кирюша, не расслышав, начал карабкаться по осыпающемуся склону.
— Не сорвись! — крикнул сверху Федор Артемович и, как только подросток взобрался поближе к нему, ухватил его за руку и рывком вытянул на глиняный выступ.
Кеба поднялся сам.
— Теперь отыщите!
Федор Артемович повел взглядом вниз и заулыбался, заметив вытянутые от удивления лица спутников.
Кеба даже присвистнул:
— Вот это маскировка! Если не знать, как мы, ни за что не догадаться.
Кирюша тоже не сумел точно указать вход в пещеру, где провел ночь.
Непроницаемая чаща держи-дерева совершенно скрывала дно глубокой, расширяющейся к морю балки. Цепкие ветви смыкались над ней, свисая с обоих склонов, образуя колючий свод и отбрасывая вечную тень, в которой тонул пристальный взор человека. Верхняя половина склонов была отвесной, лишена растительности и пробуравлена множеством норок полевых мышей и гадючьих гнезд.
— Здесь таких балок пропасть, — сказал Федор Артемович. — До Анапы вернее всего продвигаться по ним, а там обойти стороной и по камышам и солончаками — почти до самой Тамани. Но в твою сторону, Кеба, лучше за шоссе перейти и по кукурузе шагать. Не дали фрицы людям убрать ее. Где конями и танками потоптана, где целиком на корню. Гибнет добро, гниет, мерзнет…
— Найду где проскочить, — отозвался рулевой. — Выходит, мы разошлись, товарищ Вакулин. Что же, не гора с горой, может еще и повстречаемся.
— Непременно. Доложи комдиву, что высадился благополучно. Пусть присылает за мной, как условились.
— Есть.
Кеба стиснул Кирюшу за плечи:
— Прощевай, чинарик. Кланяйся от всех черноморцев, если попадешь в Севастополь.
Маленький моторист сердито высвободился из объятий рулевого и негодующе уставился на него.
— Сто раз тебе говорить, что иду обратно! Чего ты меня допекаешь? — проговорил он дрогнувшим голосом и перевел насупленный взгляд на бывшего шкипера. — В Сенную не хочу. Тоже дело — сидеть у деда на печке!
Федор Артемович и Кеба переглянулись.
— Ладно, — помолчав, сдался Федор Артемович. — Беру тебя до конца.
Кирюша недоверчиво покосился.
Федор Артемович развязал вещевой мешок:
— Возьми харч, Кеба.
— Не надо! — воскликнул Кирюша и протянул свой рюкзак рулевому: — Неси. Я тебя охранять буду. — Он положил обе руки на автомат и выставил вперед левую ногу. — Увидите мамашу и брата Николку, Федор Артемович, поцелуйте за меня. Скажите, что каждый день о них беспокоюсь и думку про Севастополь ношу при себе. Не говорите, что не пошел с вами. А то как хотите… Про Наташу обязательно передайте: вылечилась. И скажите мамаше: где ни воюю, все равно за наш Севастополь.
— Добре! — взволнованно произнес Федор Артемович. — Передам. Это очень правильно ты сообразил: где ни воюем, все равно за наш Севастополь бьемся.
Он обнял маленького моториста.
— С характером ты, Кирюша, выгребешь… Ну, снялись с якоря, друзья. Двигай, Кеба.
Рулевой разом вытащил из балки Федора Артемовича и Кирюшу.
— Силища! — с завистью проговорил бывший шкипер и, не отпуская пальцы Кебы, согнул их в огромный кулак. — Пропащий тот фриц, которого угостишь этакой штукой… Побереги хлопца, Игнат.
Он разжал кулак рулевого и прощально потряс его руку.
— Постой, товарищ Вакулин… — Кеба вытащил из кармана зажигалку. — Возьми на дорогу.
— А сам с чем остаешься?
— Мне Кирилл Трофимыч новую смастерит.
— Ну, спасибо, — признательно сказал бывший шкипер. — Покажу мамаше искусство сынка. Бувайте, друзья.
— Счастливого пути, — от души пожелал Кеба. — Чуешь, опять бора сорвалась! — подосадовал он, завидев на прибрежной равнине быстро перемещающуюся полосу взвихренной пыли.
Шквал холодного ветра пронесся над балкой.
— Бора нам кстати, — ответил Федор Артемович. — Гляньте: ни человека, ни птицы, ни фрицев… Выше нос, Кирюша! Желаю удачи.