«Кирюше Приходько, мотористу отдела плавсредств Черноморского флота, в день твоего пятнадцатилетия, сынок.
Пусть пепел Севастополя стучит в твое сердце, пока ты воюешь за свое настоящее и будущее, пока живешь и мыслишь.
Минная пристань, июнь 1942 года»
— Чорт возьми, будто подглядел! — вскричал лейтенант, пораженный совпадением надписи с тем, о чем только что говорил подростку. — Наверное, и отпустили на день рождения?
— Лучше бы не пускали…
Кирюша угрюмо уставился поверх изрытой ходами сообщения аллеи, в глубине которой вырисовывался, поднимаясь из морской глуби под обрывом бульвара, обелиск Памятника Погибшим Кораблям.
— Ты сходи и про все разузнай, — сказал лейтенант. — Может, жива мамаша. Видишь боковую аллею?..
Прервав объяснение, он прислушался. Взгляд его сразу сделался отчужденным.
— Опять лезет, гнус… Внимание, товарищи! — крикнул он зенитчикам и глазами показал Кирюше на щель.
Подросток мотнул головой, решительно отказываясь, а лейтенанту уже было некогда уговаривать его.
Из-за купола Владимирского собора на вершине холма, господствующего над центром города, взмыл вражеский истребитель и, тарахтя пулеметами, устремился к бульвару.
— Огонь!
Рука лейтенанта гневным жестом разрубила воздух.
Дальнейшее развернулось столь молниеносно, что Кирюша почти одновременно услышал кашляющие залпы зениток и увидел, как обломился и отлетел далеко в сторону срезанный снарядом хвост «мессершмитта». На предельной скорости, чуть не задев Памятник Погибшим Кораблям, куцый немецкий самолет пробил штилевое море и сгинул в нем без следа.
— Захотели фрицы с Гансами в Черном море искупаться!.. — начал прибаутку один из бойцов зенитного расчета.
Кирюша восхищенно смотрел на зенитчиков.
— Ну, вот тебе наш подарок на день рождения, — удовлетворенно проговорил лейтенант. — Ступай, пока тихо.
— Успею…
Маленький моторист важно козырнул лейтенанту и, обойдя батарею, вскоре скрылся меж буграми земли, насыпанными вдоль ходов сообщения, и обгорелыми деревьями бульвара.
Под Севастополем
Дважды после прощания с зенитчиками Кирюше пришлось на пути отсиживаться в убежищах и, цепенея от грохота близких взрывов, пережидать, пока уберутся восвояси эскадрильи немецких бомбардировщиков.
Вначале он укрылся в подвале гидробиологической станции, куда любил приходить до войны и часами наблюдать сквозь зеленоватую толщу воды аквариума, пронизанной электрическим светом, жизнь подводного Черноморья — рыб ста пятидесяти пяти видов, диковинных растений и странных моллюсков. Немецкая бомба разрушила станцию. Каменные своды над аквариумом обвалились и похоронили все под собой. Сохранилась ниша входа в подвал, где маленький моторист нашел боковую выемку, достаточную, чтобы уберечься в ней от осколков бомб и камней.
Долго он не усидел там, чувствуя себя прескверно в темноте подземелья, и покинул укрытие, как только убедился по затихающему гулу, что вражеские самолеты удалились к Северной стороне.
Все вокруг станции заволокло едкой пылью, поднятой взрывами. Клубы пыли поднялись над улицей Фрунзе и зданием Сеченовского института. В коричневом тумане плавали обгорелые руины. Улица Фрунзе была разрушена столь же безжалостно, как и улица Ленина. Дома ее подгорной стороны завалились на мостовую, а на их фундаментах саперные части и дружины горожан проложили дорогу для грузовых машин, курсировавших по Севастополю даже в часы бомбежек.
Кирюша пробрался сквозь стену пыли к Артиллерийской бухте. Услышав нарастающее гуденье — то приближалась к городу очередная волна «юнкерсов», — он юркнул в подвал семиэтажного дома Анненкова.
— Куда, хлопец?
Перед подростком выросла фигура часового.
— Я из плавсредств, — тяжело дыша, представился Кирюша. — Иду на Мясную, до своих. Командир позволил.
— Та на Мясной ни души. Люди сюда поховались. Ты пошукай в штольне, может найдешь.
Часовой отставил винтовку так, что ее дуло показывало на черный прямоугольник в противоположной стороне подвала, и с любопытством спросил:
— С Южной путешествуешь? Как там, жарко?
— Как вчера, так и сегодня, — второпях ответил подросток: ему не хотелось задерживаться.
Часовой ухмыльнулся.
— Толково объясняешь. Это и я знаю. Ладно, ступай, — сказал он вдогонку маленькому мотористу, который уже спускался по земляным ступеням невидимой лестницы.