-- Мне нужно видеть Дарьицу...-- заговорила Зиночка и сама не узнала своего изменившагося голоса.
-- Никакой Дарьицы нету...-- хрипло ответил мужик, оглядывая гостью с ног до головы.
За перегородкой послышались возня и шушуканье, а потом из-за ситцевой занавески показалось лицо и самой Дарьи.
-- Сюда, барышня...-- позвала она, распахивая занавеску.
В первую минуту Зиночка не узнала бывшей горничной,-- так она сильно изменилась: побледнела, осунулась, исхудала. Лицо сделалось длиннее, и только глаза приобрели какой-то необыкновенный блеск. У громадной русской печи, занимавшей четвертую часть всей избы, стояла с ухватом в руках пожилая женщина с таким неприятным лицом; она едва посторонилась, чтобы пропустить гостью.
-- Меня просила проведать тебя m-lle Бюш,-- заговорила Зиночка.-- Сама она нездорова и сейчас лежит в городской больнице.
Дарья вся как-то охнула, и слезы покатились градом по ея лицу. От захватившаго дух волнения она едва могла проговорить.
-- Ангелеская душенька... я к ней побегу, барышня... проведать...
-- Куда ты побежишь-то?-- оборвала ее стоявшая с ухватом баба.-- Давно ли сама с постели встала?.. Туда же "побегу". А с ребенком кто возиться будет?..
-- Разве ты была тоже больна?-- удивилась Зипочка.
-- Ах, барышня...-- простонала Дарья и закрыла лицо руками.
-- В непривычку ей, вот и застыдилась, глупая,-- уже ласковее проговорила баба.-- А чего стыдиться: все одно, не скроешь... Девичий-то грех всегда на виду.
-- Ты выйди на минутку куда-нибудь, а мне нужно поговорить с ней,-- попросила ее Зиночка, испытывая прилив энергии.
-- И то уйти...-- согласилась баба, почесывая ухватом бок.
Когда она вышла, Зиночка быстро обняла Дарью и горячо поцеловала ее в мокрую от слез щеку.
-- Ах, барышня... что вы, Бог с вами...-- шептала. Дарья, еще более смущенная этой лаской.-- Разве вам можно понимать такия слова?.. Да и быть-то вам здесь нехорошо.
-- Где же ребенок?-- спрашивала Зиночка, оглядывая каморку, загроможденную разным бабьим хламом.
Вместо ответа, Дарья повела ее за печку, где из досок была устроена кровать, и на ней в большой решетке спал двухнедельный ребенок. Из-под разнаго тряпья выделялось только красное, сморщившееся детское личико. Дарья все время не спускала глаз с гостьи, как насторожившаяся птица.
-- Да он здесь задохнется...-- прошептала Зиночка в ужасе.
-- Нет, за печкой тепло, барышня.
Ребенок проснулся и жалко пискнул,-- он был спеленат, как мумия. Красное личико повернулось к свету, и раскрылись еще лишенные мысли, серые глаза. Зиночка наклонилась над ним и долго всматривалась в это личико, отыскивая в нем что-то знакомое и родное. Вот здесь, за печкой, ее охватило то теплое материнское чувство, которое из девушки делает женщину. О, она теперь понимала все и не боялась ничего... Безпомощный маленький человек требовал ея помощи,-- ведь он ни в чем не виноват, этот несчастный ребенок. К голове Зиночки быстро сложилась картина того позора, который пережила и переживает Дарья, и только теперь она поняла, зачем m-lle Бюш послала ее в эту трущобу, не предупредив ни о чем. Да, вот где действительное несчастье, а бедность еще можно переносить. У кошки, когда она мечет детенышей, где-нибудь вот так же за печкою, нет, по крайней мере, мук совести, нет того горя, которое будет расти вместе с этим ребенком. А он, этот маленький человечек, когда вырастет большим, может попрекать за свое нелегальное происхождение, и несчастная мать будет всегда жить под страхом этого последняго и самаго страшнаго оскорбления. Таких детей душат и топят обезумевшия от ужаса матери... Может-быть, и Дарья не раз подумала о том же. Зиночку охватил панический страх перед безпощадным злом человеческаго существования. Она опомнилась только тогда, когда Дарья увела ее от своего логовища и принялась отпаивать холодной водой из тяжелаго железнаго ковша.
-- Барышня, барышня...-- стонала Дарья, целуя руки у Зиночки.-- Простите меня, барышня... Вы и понимать-то этого ничего не должны... Уходите домой поскорее...
-- Домой?.. Оставить тебя с ребенком в этой трущобе?.. Ведь он мне брат, Дарьица.
-- Девочка, барышня...
-- Ну, сестра -- это все равно. Это наше общее несчастье, и мы должны его разделить... Если отец тебя бросил, то я не могу оставить.