Людмила Арсеньевна откинулась на спинку стула и, сложив руки на пышной груди, скептически приподняла брови. Кружевная лямка комбинации показалась в глубоком вырезе платья и несколько подпортила её строгий образ.
– В данном случае да. София права. Катерина в пьесе не просто слабая женщина. В ней воплотился образ великой идеи освобождения.
Соня чуть скривилась, она не смогла убедить учительницу обращаться к ней «Кайла», пришлось согласиться на Софию. Оглянулась на Марка, не сдержавшись, высокомерно улыбнулась. Сможет ли он противостоять доводам Людмилы Арсеньевны?
Марк не растерялся. Он явно на этот счёт имел свое мнение.
– Как можно назвать самоубийство правильным решением? Признаком силы? Позвольте процитировать другого Островского. Вы точно должны знать эти строчки: «Самое дорогое у человека – это жизнь. Она даётся ему один раз, и прожить её нужно так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы, чтобы не жёг позор за подленькое и мелочное прошлое». Пожалуй, лучше я уже не скажу. Сила в борьбе с обстоятельствами и условиями, а не в уходе от них. Самоубийство – трусость.
Соня растерялась, в глазах учительницы явно зажёгся огонёк одобрения. Несмотря на некоторую узость во взглядах, она ценила смелость и умение размышлять самостоятельно. И Соня это знала, любила поднимать на уроке литературы спорные темы, но никогда не вторгалась в святая святых – творчество Островского. Тут можно было только восхищаться и соглашаться. А Марк рискнул. Только у Сони осталось впечатление, что сделал он это нарочно, чтобы в очередной раз поспорить именно с ней, а не поразить учительницу свободомыслием.
Соня негодовала: бесит, как же бесит его самоуверенное позёрство! Выпендрёжник! Затычка в каждой дырке. И везде-то он лучший и первый. Заколебал уже своим всезнанием. Тоже мне, умник нашёлся.
Класс опустел, осталась только Соня, остервенело запихивающая учебники в рюкзак, и Марк, складывающий свои тетради с намеренной неспешностью. Соня бросила на него недовольный взгляд:
– Я не считаю самоубийство слабостью. Катерину не оправдываю. Она мне вообще не нравится как персонаж. Люди, которые решились на этот отчаянный шаг, не трусы. Просто представь, насколько невыносима и мучительна их действительность, что смерть видится выходом?
Марк приблизился к Соне, замер почти вплотную и внимательно заглянул в глаза.
– Надо же, у тебя есть собственные мысли.
Соня невольно отступила и разнервничалась. Она с трудом переносила, когда к ней подходили так близко. Это не просто нервировало, это злило и раздражало. Но тут было какое-то другое чувство, правда, пугало оно не меньше. Только спустя несколько секунд она осознала, что Марк её только что оскорбил.
– Естественно, есть. Ты не единственный тут претендуешь на медаль.
Марк недоверчиво хмыкнул.
– Отличница, – произнёс он, как будто оскорбил.
– Ты тоже отличник.
– Отличники бывают разные. Некоторые сообразительные, способные анализировать и делать выводы, а другие просто заучивают всё подряд. Читай умные книжки, Соня. Может, когда-нибудь количество перерастет в качество. А может, и нет.
Соня вспыхнула. Когда она придумала остроумный ответ, Марк уже вышел из класса. И опять он намеренно назвал её настоящим именем, хотя в классе ее давно приняли как Кайлу.
Ещё неделя прошла почти без обоюдных нападений. Молчаливая война перешла в хроническую стадию, но не в перемирие. На уроке истории Соня не могла сосредоточиться, ощущала затылком взгляд Марка, но делала вид, что ей всё равно. Елозила, психовала и постоянно отвлекалась на странные щекочущие ощущения, словно он не только смотрел, но и касался её. Он злил и нервировал одним своим присутствием, но больше всего Соню сердила собственная реакция. Почему она вообще так волнуется?
Когда прозвенел звонок, она торопливо поднялась и принялась собирать ручки в пенал. Бублик, занимавший место через проход, торопился ещё больше. Явно куда-то опаздывал. Случайно зацепил учебником карандаш, и тот покатился по полу в сторону Сони. Никто не сдвинулся и не предпринял попытки его поднять.
Олеся рассмеялась.
– Сифачный карандаш никто не хочет трогать. Потом не отмоешься от вшей и ничтожности. Она, знаешь, какая прилипчивая зараза. Вши-то хоть дихлофосом можно вывести, а клеймо на всю жизнь.
Соня накинула лямку рюкзака, она не слышала сейчас ни едких слов Олеси, ни смеха её свиты, все ещё пребывая в своих мыслях и мечтая сбежать от пронзающего взгляда Марка. Бублик понял, что никто карандаш ему не подаст и, присев на одно колено, потянулся вперед. Соня как раз обошла стул и ринулась к двери. Случайно пнула карандаш носком туфли и только тогда увидела сидящего на полу Бублика. Он чуть отклонился и проводил отлетевший карандаш глазами, полными искренней детской обиды.