Выбрать главу

Хохот усилился, Олеся зааплодировала, за ней тут же повторил Костя – Марина и Вика присоединились с секундным опозданием.

– Правильно, Кайла. Пусть на коленях пресмыкается, там ему и место.

Соня, тряхнув головой, рывком вернулась в реальность, на Бублика не смотрела, почему-то сразу оглянулась и поймала взгляд Марка. От неприкрытой неприязни на его лице по спине Сони прошёл озноб. Марк не аплодировал и не смеялся, он смотрел на Соню, и если раньше его взгляд обжигал, то теперь выстуживал до самых внутренностей.

Соня растерялась, на секунду замерла, так и не решив, как поступить, молча покинула класс. На душе осталось тягостное чувство, а презрительно сощуренные глаза Марка преследовали её до самого дома.

Тогда как в школе она боролась за место под солнцем, дома приходилось привыкать к причудам бабушки. Ольга Станиславовна напоминала пирамидальный тополь. Длинная, высокая, несгибаемая. Несмотря на почтенный возраст, держала себя прямо, будто в молодости вместо корсета заполучила в позвоночник стальную спицу. Каждый день она укладывала волосы в сложную прическу и наносила макияж, унизывала пальцы многочисленными кольцами. Она не сильно обрадовалась возвращению дочери с мужем-плебеем и черноокой незнакомкой, вылупившейся из милого ребенка. Новых родственников приняла прохладно, не стеснялась выражать недовольство и нарочно громко бурчала, обращаясь за сочувствием к почившим предкам. Вместо утреннего приветствия от Ольги Станиславовны чаще всего звучали различные вариации одной и той же фразы.

– Слетелись стервятники расклевать моё дворянское тело. Не дождётесь! Я ещё в памяти и при уме, ничего подписывать не буду!

Бабушка пребывала в уверенности, что её скоро выживут из родного дома или отравят, подмешав в лекарства крысиный яд. Она никому не доверяла, с маниакальной подозрительностью пересчитывала балясины в перилах и керамические подсвечники, регулярно проверяла «не украли ли чего приблудные родственнички».

После возвращения из больницы Ольга Станиславовна жила по опрокинутому режиму. Перепутав день и ночь, могла проспать до заката, а с наступлением сумерек оживала и принималась за ревизию «дворянского гнезда». Бродила по дому и гремела посудой, что-то переставляла и громогласно возмущалась. Иногда открывала крышку старого расстроенного рояля и принималась музицировать. Играла она замечательно даже на скрипучем инструменте, но в три часа ночи никто не мог по достоинству оценить её талант.

Поначалу в качестве спальни Соня выбрала самую уютную и светлую комнату, но через пару дней переехала во флигель – мрачный и продуваемый сквозняками, с пятном осыпавшейся штукатурки на потолке. По бабушкиной версии этот обвал случился из-за пробки от шампанского, которую выпустил не кто-нибудь, а сам купец Мазепа. Ремонтировать потолок категорически запрещалось, это приравнивалось к вандализму, хуже этого – только прилепить руки к статуе Венеры. Но у флигеля было неоспоримое преимущество – он располагался дальше всех от гостиной с роялем.

С бабушкой Соня старалась не сталкиваться и, если не пропадала в школе, библиотеке или танцевальной студии, просто бродила по городу. Теперь она явственно осознала, почему мама рано выпорхнула из семейного гнезда и не хотела возвращаться. Бабушка была деспотичной и высокомерной, проявление заботы к ней требовало недюжинных усилий, а уважение вообще находилось за гранью фантастики. Соня научилась только терпеть, любить пока не получалось. Как родственницу Соня бабушку не воспринимала, скорее как часть дома. Ольга Станиславовна даже пахла как старинный особняк – пылью, сыростью и концентрированным временем.

Хуже всего приходилось Вере Андреевне. На неё легла обязанность следить за приёмом лекарств, водить бабулю на променад, ну и ежедневно убеждать, что никто не планирует забрать её фамильные драгоценности. Несмотря на древний вид, дом был оснащён современной техникой, ванные комнаты располагались на обоих этажах, а в гостиной под кружевной салфеткой прятался телевизор, где-то в стене периодически включалось радио, замурованное по всем правилам семейного скелета.

Половина комнат в доме не использовалась, двери в них были заперты, а ключи хранились у бабушки. Порой Соню мучило любопытство, но она предпочла оставить его неудовлетворённым, чем вызвать гнев Ольги Станиславовны. С первых же дней бабушка воспылала к Соне особенной нелюбовью, окрестила распутной простолюдинкой и запретила трогать фарфоровый горшок.