Тимур сосредоточенно жевал кашу, судя по задумчивому лицу, повторял про себя стихотворение. Кирилл словно подслушивал его мысли и периодически напоминал строчки:
– Зеленый золотой, багряный…
Еще спустя несколько секунд:
– Блестят в лазури голубой…
Вчера вечером они вместе разучивали стихотворение, Кирилл помнил, где возникали препятствия, и пытался помочь. Литературу Тимур брал измором. Красивые эпитеты и аллегории оставались для него бездушными словами, он не видел картинку, не включал воображение. Злился, что нельзя записать строчки в «дано» и решить, как уравнение или задачу. В итоге просто заучивал, о выразительности чтения не заботился, тараторил, как робот. Никак не мог смириться с тем, что в чем-то не лучший. Это же всего лишь литература, стишки наизусть!
Соня вращала в пальцах телефон и задумчиво рассматривала Тимура. Его щеки, макушка и лоб отливали янтарными оттисками поцелуев. Тимур пока еще разрешал себя обнимать, да и сам тянулся за порцией ласки. Юлька же отталкивала её раз за разом и как-то незаметно перестала перед уходом целовать и говорить, что любит. Она не позволяла приблизиться, не то что обнять. Все время была настороже и на взводе, как сторожевой пес на колбасном заводе, который и себе не доверяет, а потому добровольно сидит на привязи.
Вера Андреевна покачивалась в кресле-качалке и вязала узкий цветной шарф. Вернее, то, что могло бы быть шарфом, если бы она остановилась несколько десятков метров назад. Ей просто нравился сам процесс вязания и чередование цветных полосок. Результат её абсолютно не волновал. Шерстяной кишкой вполне можно было обернуть всю семью, причем три раза. Часть шарфа лежала на коленях Веры Андреевны, середина покоилась под столом, словно спящий измождённый удав, а начало, если верить слухам, можно было обнаружить в коридоре на пути к спальне Юли.
На чердаке что-то грохнуло, со стороны флигеля послышался скрип, затем протяжный стон. Все одновременно повернули головы, прислушались и снова продолжили свое занятие. «Дворянская усадьба» представляла собой вместилище самых разных звуков. К ним привыкли, словно к дыханию дома. Спустя несколько секунд где-то на чердаке заработало радио. На него давно никто не обращал внимания. Ну радио и радио. Правда, никто его не включал и в глаза не видел.
Веским кивком Тимур поставил гипотетическую точку в стихотворении и повернулся к Соне.
– Мам, нас снимать будут для альбома.
– Что?
Тимур щелкнул пальцами, имитируя взрослый жест, явно подсмотренный у папы.
– Говорю, нас снимать будут. Ну, для выпуска.
– Ноябрь же. Не рано о выпускном думать? Да и холодно сегодня, дождь. Вроде говорили весной, что надо на улице сделать фото. Будете похожи на мороженых креветок.
Кирилл задумчиво покачал головой.
– Точно сегодня. Вчера в чате обсуждали. Ты же вроде в телефоне весь вечер просидела. Там такая война развернулась эпичная. Я даже фильм бросил смотреть, мамская схватка обещала перерасти в поножовщину с кровавыми реками, покруче любого триллера.
Соня фыркнула, а Тимур засмеялся.
– Так что это точно сегодня. После физры.
– Еще и после физры, – недовольно протянула Соня, – будете взъерошенные и красные.
Кирилл кивнул.
– Будем, конечно. Это же одна из причин вчерашней родительской бойни.
Соня снова опустила взгляд на телефон. Ее пальцы нервно постукивали по тёмному экрану и одновременно ласково поглаживали гладкий бок мобильного. Да, она весь вечер таращилась в телефон, но переписку в чате пропустила. Она бы не заметила и алый капс лок от МЧС, сигналящий о надвигающемся землетрясении. Её мозг превратился в одноядерный процессор и обрабатывал одну-единственную неподъемную мысль: вчера она переписывалась с Марком.
С того дня как он прислал сообщение со словом «привет», прошла неделя, Соня несколько раз порывалась написать что-то незначительное, например, «как дела», «и тебе привет», «сколько лет, сколько зим» и каждый раз отдергивала палец. Все это выглядело неестественно и легковесно. Фальшиво.
Но ведь Марк смог.
Вчера в ленте мелькнул ролик, на котором она споткнулась: руки на руле мотоцикла и убегающая вдаль ночная дорога, вспоротая светом фары. Чаще всего Соня пролистывала ленту в инстаграме в беззвучном режиме, останавливалась только на знакомых лицах, в этот раз включила звук. Почти минуту картинка практически не менялась: асфальт, ускользающий от колеса мотоцикла, и мужские руки. В рычание мотора вплеталась песня, наложенная поверх ролика – «Твой звонок» группы «Сектор газа». Последний раз Соня слышала эту песню лет десять назад из проезжающей мимо тонированной шестерки, а до этого только в наушниках у Марка. Группу эту всегда считала верхом безвкусицы и вульгарщины. Как можно слушать эту какофонию их мата, грубости и набора неприятных уху звуков? Да еще открыто признавать, что эта музыка нравится? Для этого нужно иметь редкостное самомнение. Или быть Марком.