— Зачем тебе понадобился котел? — набросился на меня Ромарио, когда я втащил кастрюлю в зал.
— Тащить ночью двухметровые мешки неизвестно с чем и грузить их в багажник машины?! А вот котел картошки…
— Ты сошел с ума! Где я еще найду такую кастрюлю?
— Получишь ее назад.
— Ты что, считаешь, что после всего этого я смогу варить в ней суп?
— А ты думаешь, что она пропитается этими двумя?
Глаза его расширились, и мне показалось, что он сейчас стеганет меня по ушам половой тряпкой.
— Вот именно! Для меня — да. Я себя лучше знаю! Как только возьму в руки эту кастрюлю, буду думать…
— Эй, вы, там! — Слибульский оторвался от помойного ведра, заговорив впервые после пальбы. — Что за базар из-за какой-то кастрюли?
Ромарио повернулся к нему, лицо его вытянулось. Он, видимо, хотел склонить Слибульского на свою сторону.
— В чем дело? Это котел для праздничных блюд! — объяснил он, уверенный, что этими магическими словами окончательно убедил Слибульского в неприкосновенности котла.
— Так. И для какого такого праздника ты собираешься хранить его неприкосновенность? Чтобы отпраздновать свои поминки? — спросил Слибульский.
— Или отметить свой арест, — предложил я, поставив котел между двух пластиковых мешков. Не обращая внимания на Ромарио, мы втиснули один из еще неостывших трупов в алюминиевый котел и утрамбовали его ногами.
— Ты заметил, что они были в гриме и пудре? — спросил Слибульский.
Я кивнул.
— Будто знали — заранее прорепетировали.
Убедившись, что улица пуста, мы потащили котел — весом килограммов восемьдесят — к машине. Подняв, мы опрокинули его в багажник, но содержимое словно прилипло к стенкам. Придерживая котел одной рукой и плечом, другой рукой мы тянули за пластиковый мешок. Мешок лопнул, и мне на руку вылилась какая-то жижа.
— Сейчас меня вырвет, — прокряхтел Слибульский.
Я слышал, как что-то хрустнуло. Слибульский, видимо, что-то сломал, и труп наконец подался и шмякнулся на дно багажника. Мы посмотрели на раскрасневшиеся потные лица друг друга и перевели дух. Я вытер руки о брюки. Немного успокоившись, я сказал напарнику:
— Жаль, что так вышло. Честно говоря, думал, что дело ограничится простой разборкой — немного осадим этих крутых и на этом покончим.
Слибульский вытер налипшую на майку лепеху.
— Надеюсь, наш любитель танго не повесит на нас всю эту хрень.
— Что?
— Ну да, теоретически он может пойти в полицию и заявить, что гангстеры ворвались в его заведение, устроили разборку со стрельбой, а он и понятия не имел, что ты заодно с мафией, хотя и водил с тобой шапочное знакомство.
— Слибульский! Ты что, забыл, я — частный детектив!
Слибульский задумался и издал нечто среднее между смешком и кашлем.
— Вспомни, часто с тобой в последнее время здоровались соседи? Ты турок, у тебя турецкое имя, родители твои — турки. С тех пор как ты стал сыщиком, ты уже успел сцепиться с каждым вторым легавым в городе. Думаешь, их остановит твоя дерьмовая табличка, если они хоть на секунду заподозрят в тебе главаря банды турецких террористов?
— У меня не только табличка, у меня и лицензия имеется.
Аргумент был, честно говоря, слабоват, и Слибульский даже не удосужился ответить на мое замечание. Вообще-то он открыл мне глаза на то, что до этого даже не приходило в голову.
Когда мы возвращались в ресторан, я все-таки сказал ему:
— Между прочим, он бразилец, а танго — это в Аргентине.
— Какая разница? Главное, что ты понял, кого я имел в виду.
И в этом Слибульский был совершенно прав.
Итак, наш любитель танго сидел на стуле, закинув ноги на стол и явно опрокинув в наше отсутствие бутылочку расслабляющего. У него были продолговатое сухое лицо с маленькими цепкими глазами, нос с горбинкой и острый подбородок, длинные черные как смоль, прилизанные назад волосы, которые при движении шевелились, словно росли из одного корня. Его крупная коренастая фигура выглядела еще массивнее благодаря майке и штанам, которые были ему впору, когда он играл в дворовый футбол в Рио. Кроме того, Ромарио имел твердое убеждение, что при любом росте можно носить обувь с каблуком высотой в пять сантиметров.
За истекшее время куда-то подевалась цепкость его глаз, которыми он тупо уставился на нас. Ему стоило больших трудов выговорить слово. Судя по всему, количество расслабляющего напитка исчислялось не рюмками, а бутылками. Что же он мог выпить такого, что за двадцать минут совершенно потерял способность к артикуляции? Возле него стоял пустой стакан. Я заглянул за стойку — там валялась пустая бутылка. Обычно по вечерам он от возбуждения ничего не ел, ограничиваясь только соками.