— Слушай, если ты собираешься смотреть все эти кассеты, я успею написать диссертацию.
— Диссертацию?
— Ну да, посвященную охотницам за спермой. Нам до завтрашнего вечера не просмотреть все эти кассеты.
— Я поставлю самые клевые, о’кей?
— Поставь кассету, где твоя мать лучше всего выглядит. И вообще, что это за кассеты?
— День рождения, свадьба, каникулы, мой первый день в школе и все такое прочее. Бабушка, дедушка, мать в саду, отец едет на велосипеде… с одним колесом. Или просто погода. Мы часто выезжаем за город. Свадьба тоже была за городом. Начну со свадьбы, о’кей?
— А почему со свадьбы?
— Потому что там много моей матери. И вообще мне нравится эта кассета.
— Как, кстати, зовут твою мать?
— Сташа.
Первые десять минут на экране мелькали только машины и накрытые столы. На пленку снималось, как выходит из машины каждый прибывший гость. Было много гостей и много накрытых столов, подробных панорамных кадров: дома из булыжника, оливковые деревья, дикие луга. Потом появилась картина крестьянского двора, где происходила свадьба, внутренний дворик с очагом, у которого трое мужчин, все время заглядывающих в камеру и чокающихся бутылками, крутили на вертеле пять бараньих туш. Лейла сосредоточенно смотрела на экран, устроившись на полу с пультом в руках, чтобы в любую минуту перемотать пленку назад, подробно комментируя и называя имена действующих лиц. При некоторых кадрах она заливалась смехом, при других — поджимала губы, а увидев мелькнувших пару раз щенков, начала их подзывать.
— Вон, гляди! — Она показала на вишневое дерево. — Это дерево посадили, когда я родилась. Сейчас оно большое, как дом.
— Хм.
Конечно, трогательно было смотреть, как Лейла сопереживала событиям, запечатленным на пленке. Но водка давала о себе знать, и вишню я воспринимал просто как вишню, к тому же и оператор, снимавший этот фильм, тоже явно крепко принял на грудь или воображал себя выдающимся кинематографистом. Во всяком случае, сцена с вишней длилась невыносимо долго — я успел выкурить полсигареты.
— А кто снимал все это?
— Друг моего отца. Но не самый близкий. Обычно отец сам все снимает. Он первый купил камеру. Он многое умеет. Фотографирует, рисует, делает лампы и…
— И ездит на велосипеде с одним колесом.
— Да, это тоже. Мой отец сумасшедший.
После вишневого дерева дело наконец пошло поживее. Подъехала украшенная цветами машина, из которой под аплодисменты гостей вышли новобрачные, а небольшая группа музыкантов исполнила что-то среднее между народной песней и военным маршем. Потом дверца машины открылась и из темноты показались голые ноги, а вот и сама невеста — худенькая, черноволосая, с очень светлыми глазами и с таким выражением лица, будто она попала не туда — ну прямо как из фильма «Рождество у свекрови». Перед тем как выйти из машины, она еще раз метнулась внутрь салона, голова ее двигалась резкими рывками. Затем она выпрямилась, что-то вытерла на плече и, улыбаясь, окинула всех собравшихся таким взглядом, словно ей только что сообщили, что большинство гостей женского пола состоят с ее суженым в интимных отношениях, или кто-то украл у нее свадебное платье: на ней был всего-навсего короткий белый халатик, белые сандалии и жемчужное ожерелье.
На некоторое время воцарилась полная тишина, даже музыканты перестали играть. Наконец к матери Лейлы все же кто-то подошел, обнял и поцеловал ее, а затем пошли сплошные затылки, объятия с половиной собравшихся во внутреннем дворике. Чем дальше продолжались приветствия, тем больше очарования излучала мать Лейлы, и тем меньше в ней оставалось застенчивости.
Примерно после пятнадцатого затылка оператор изменил точку съемки и крупным планом показал ее лицо: более тонкое, хрупкое, но одновременно и более жесткое, чем у ее дочери. Тонкая кожа цвета карамели, тонкая кость и светло-зеленые, почти прозрачные глаза. С другой стороны, на лице чувствовалось скорое приближение морщин, и отнюдь не от частой улыбки. Очевидно, что эта женщина знала, чего она не хочет, но то, чего хочет, получает нечасто. Насколько можно было судить по видеофильму, единственное, в чем мать и дочь имели стопроцентное сходство, был рот. Ее губы двигались в кадре, она улыбалась, сердечно осыпая поцелуями все подставлявшиеся ей щеки.
Нельзя сказать, что женщина произвела на меня неотразимое впечатление. Мне нравилась Лейла, и в облике ее матери я не находил ничего отталкивающего. Но я видел только пленку с ее изображением. Сейчас я находился у себя дома, а найти эту женщину было теперь моей работой. Вот и все факты. Не знаю, может, под влиянием водки, но у меня возникло странное ощущение: когда женщина смотрела в объектив, мне казалось, что она смотрит на меня и только на меня. И я отвечал на ее взгляд.