— В чем дело? — интересуется он. — Я тебе не нравлюсь?
— Нравишься.
— Так что же тогда? — Андре спрашивает это так, словно само собой разумеется, что осложнения исходят с ее стороны, и Анна про себя соглашается: так оно и есть. Она знает, что ночь с ним в отеле будет приятной, восхитительной, полной огня и скорее всего ни к чему не обязывающей, но эти соображения существенно и неумолимо перевешивают другие — нет, не обычное бездонное чувство паники в животе, но гораздо более основательная причина: она просто не хочет.
— Постой-ка, — вдруг соображает Андре. — У тебя уже кто-то есть.
Анна только пожимает плечами, словно говоря: что я могу поделать?
— Я должен был догадаться. Каждый раз, когда я возвращаюсь в Европу, здесь все меньше одиноких людей. Так устроен мир.
Андре меняется, будто радио, перенастроенное на другую волну: прекращает хватать ее за разные части тела, болтая комплименты, и становится просто дружелюбным. Они выпивают еще по одному коктейлю в честь удачного завершения дела, потом Андре решает отправиться в отель. Анна извинятся за то, что ему придется провести ночь одному в пустом номере, и он отвечает, что это ему не грозит — в Лондоне живет несколько его хороших подруг; Анна смеется в голос и называет его развратником. Они выходят на улицу, обнимаются и просят одиноко стоящего курильщика сфотографировать их вместе с чемоданом. Потом Андре снова поднимает чемодан на спину, как Атлант земной шар, и уходит. Анна смотрит, как он удаляется, подобно черепахе или улитке, — чемодан постепенно становится меньше; его владелец идет по прямой улице, сворачивает за угол и наконец исчезает из виду.
ЧЕТВЕРГ
Ранним утром в четверг Анна испытывает невинное чувственное удовольствие, которое считает очередным этапом своего выздоровления. Когда накануне вечером она поднялась в спальню, в мансарде — как всегда в теплые дни — было жарко, словно в печи, и Анна, отбросив одеяло, заснула под одной простыней и с открытым окном. Около пяти утра она просыпается от того, что вся дрожит. Она свешивается с постели и, наблюдая, как рассвет устраивает для счастливых ранних пташек захватывающее световое представление — серо-синий небосклон превращается в большой переливчатый двухслойный пирог из оранжевого и желтого, — подтягивает одеяло на кровать и укрывается им. Ей так приятно ощутить внезапное тепло, так уютно кутаться в одеяло, что, прежде чем снова провалиться в сон, Анна успевает возблагодарить судьбу за подобное наслаждение и возможность увидеть великолепную зарю.
В следующий раз она открывает глаза около половины девятого. Комната наполнена мягким пыльным светом цвета подсолнечника. Анна встает, но только чтобы налить себе чашку чая, которую несет в спальню и пьет, глядя из окна на небо и размышляя о проведенном с Андре вечере. И приходит к выводу, что это можно считать успехом. Даже больше: триумфом. И Анна имеет в виду не то, что встретилась с ним, передала чемодан и получила поток поздравлений со всех концов соцсети, а ту твердость, которую она проявила, когда Андре сделал ей пикантное предложение. Эта спокойная уверенность, кажется, еще больше укрепилась во сне, и теперь девушка знает со всей очевидностью, чего она хочет и, более того, как этого добиться. Будто желая испытать свою новую убежденность, она встает, спускается по лестнице и останавливается перед календарем, уперев руки в бока. Завтрашний день отмечен большим крестом — собеседование в Guardian. Сегодняшний обведен синей закорючкой — экзамен Пита по информатике. Ею опять, даже с новой силой овладевает решимость, и бодрость прокатывается по всему телу.
Позавтракав и выпив кофе, Анна откапывает в шкафу спортивную обувь и выбегает из дома, захлопнув за собой дверь. Она бежит к востоку по Финчли-роуд, затем в Камден, где зигзагами огибает идущих по тротуару туристов и лондонцев, иногда соскакивая на дорогу. По высокому ровному холму Камден-роуд она поднимается к Холлоуэй и удивляется тому, что еще не устала. Телефон девушка намеренно оставила дома, чтобы избежать искуса замерить расстояние, но, кажется, она убежала гораздо дальше обычного, а сил у нее только прибывает. Энтузиазма добавляют весенние пейзажи: в парке Финсбери деревья в цвету обрамляют тропинки, как огромные помпоны, а отдаленные здания затянуты нежной туманной мглой и выглядят как собственные отражения в зеркальном озере. Из парка Анна выбегает на Грин-лейнс, где переходит на ровный пружинящий ритм и переносится мыслями к подростковым забегам по пересеченной местности, к состоянию отрешенности от внешнего мира, в которое погружалась, если усталость мышц не достигала ее сознания. Длинная дорога ведет на север через Харинги, Тернпайк-лейн, Вуд-Грин, где наконец разветвляется, и Анна сворачивает на крутую улицу с террасной застройкой, которая заканчивается у Александра-парка. С горящими икрами и бешено колотящимся сердцем Анна почти шагом взбирается на холм, но только когда тропинка перестает подниматься ввысь, у входа в выдолбленный изнутри, похожий на раковину Александра-палас, она поворачивается и позволяет себе полюбоваться видом раскинувшегося внизу города.