Курт недоверчиво покачал головой. Ему трудно было представить себе, что животное, рожденное в океане, может захлебнуться.
Я и сам никак не мог собраться с мыслями. Уж очень неожиданно обнаружились мои заблуждения. Я проявил чудовищное легкомыслие, поверив, будто сотни пуль, засевших в теле китихи, не причинили ей большого вреда. Мне просто в голову не пришло, что могучий кит станет жертвой невидимых глазу микробов. Между тем именно это и произошло. «Что теперь делать? — думал я. — Проклинать собственную глупость? Или еще не поздно что-нибудь предпринять?..»
Но что можно предпринять, я не знал, и нерешительность парализовала меня. Больше всего мне хотелось срочно связаться с Шевиллом или с кем-нибудь, кто умеет лечить китов и научит меня, что делать. Однако оставлять китиху одну на берегу было опасно. Я уже понял, что рыбак с острова Смолс ошибся и никто китиху не резал; но ведь она теперь совершенно беспомощна, и как только в городе узнают об этом, кое-кто наверняка решит, что настал самый подходящий момент прикончить пленницу. Поэтому оставить свою подопечную без охраны я боялся. Мог ли я объективно оценить, насколько глубоко проникли вирусы злобы и подозрительности в умы горожан, когда и сам я, как видно, не избежал этой заразы.
От дальнейших колебаний меня избавило появление в проливе полицейского катера. Дэнни Грин услышал, что китиха снова подверглась нападению, и, не побоявшись сильного волнения в заливе Шорт-Рич, пришел ее проведать. Дэнни бросил якорь, спустил ялик, и они с Мэрдоком подошли к берегу, где стояли мы с Куртом. Пока я объяснял ситуацию, Мэрдок глядел в бинокль на громадный неподвижный силуэт у противоположного берега. Когда я кончил, он опустил бинокль, обернулся, и я увидел выражение боли и гнева на его лице.
— Мы по-прежнему не имеем полномочий запретить лодкам входить в заводь, — сухо сказал он. — Но пока я здесь, ни один человек не приблизится к китихе!
Я поблагодарил его и сделал шаг в сторону нашего баркаса. И в эту секунду до меня снова — в четвертый, и в последний раз — донесся голос финвала. Это был все тот же глухой и загадочный гул, родившийся словно где-то далеко от нас — в глубине моря, или в толще скал, или в самом воздухе. Низкий, дрожащий стон раздался над Олдриджской заводью, и все мы отчетливо услышали его, несмотря на вой ветра в холмах полуострова Ричардс-Хэд.
Никогда в жизни я не слышал крика, полного такой безысходной тоски.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Возвращаясь в Мессерс, мы причалили в бухте Фирби-Ков, и я забрал с почты еще один мешок писем — в основном это были письма от людей, сочувствующих нашей китихе. Я закинул мешок на спину и торопливо зашагал к причалу, но по дороге встретил знакомого. Человека этого я знал с тех пор, как мы поселились в Бюржо, и всегда относился к нему с величайшим уважением. Я вспомнил, что всего несколько дней назад мы с ним говорили о китихе: он жалел ее и одобрял мои попытки спасти животное. Однако теперь в ответ на мое приветствие он сплюнул на снег, всего в нескольких сантиметрах от моего башмака.
— Что это значит, Матт? — поразился я.
— А то и значит, что являются тут всякие, порочат честных людей! Всему городу житья не дают!
Он был крупный мужчина, и в голосе его звучала такая злоба, что я невольно сделал шаг назад, но тут же понял, что Матт не собирается пускать в ход кулаки. Он, видимо, считал, что на первый раз можно обойтись словами.
— Чтоб вы провалились со своей китихой! Ну да с ней теперь покончено. Да и с вами тоже. В Бюржо вам больше нечего делать. Так и знайте! — и, отвернувшись, он зашагал прочь.
Потрясенный этим выпадом, я пошел к берегу, где меня ждал баркас и, как оказалось, еще один сюрприз: выйдя со своим мешком к причалу, я обнаружил, что Курт разговаривает с четой врачей из городской больницы. Когда я приблизился, они обернулись ко мне.
— Курт рассказал нам, что китиха больна, — дружелюбно и даже озабоченно обратился ко мне врач-мужчина, заместитель мэра Бюржо. — По описанию похоже на сепсис. Чем мы могли бы вам помочь?
Я был поражен. Еще недавно супруги откровенно высказывались за убийство китихи, и вдруг — полный поворот кругом... в точности, как Матт, только в противоположном направлении. Вот поди и разберись, что происходит! Те, кого я считал своими «кровными» братьями, обернулись против меня, а «кровные» враги предлагают мне свою помощь. Впрочем, в тогдашней ситуации я принял бы помощь от самого дьявола.
— Помочь?.. Надо подумать. А что, если применить антибиотики? Это возможно?
Ответила мне супруга заместителя мэра — женщина порывистая и агрессивная.
— Все возможно, — сказала она. — Только для такой громадины у нас в больнице не наберется антибиотиков даже на одну инъекцию. Достаньте лекарства, тогда посмотрим.
— Отлично, — сказал я. — Постараюсь что-нибудь раздобыть.
Войдя в дом, я сел писать бюллетень для прессы, и через двадцать минут я его закончил. Получилось резкое, обличительное сообщение, из которого было ясно, что гнев взял надо мной верх. В первой же фразе объявив, что огнестрельные раны привели к заражению крови и что китиха находится в весьма критическом состоянии, я в самых образных выражениях описал ее невыносимые мучения, длящиеся уже несколько дней, и заключил просьбой прислать в Бюржо антибиотики, шприц и иглы, чтобы мы могли «попытаться загладить свою вину за чудовищный поступок некоторых наших сограждан, причинивших плененному животному безмерные страдания».
Прежде чем передать по телефону этот текст, я показал его Клэр. Она пришла в ужас.
— Фарли, это нельзя посылать в прессу. Ты озлоблен, ты... просто мстишь! Такое выступление в печати — не меньшая жестокость, чем стрельба по киту. Одумайся, прошу тебя!
Я не передал составленного бюллетеня. Когда около семи часов вечера мне удалось наконец дозвониться до агентства Кэнэдиен-Пресс, я продиктовал абсолютно бесстрастное сообщение, которое было тут же передано по телеграфу в редакцию канадского радио и по международным каналам послано в другие страны. Принимал мой текст один из руководителей агентства в Торонто, и, когда я кончил, он поблагодарил меня и сказал:
— Информация о Моби Джо идет на первых страницах во всех газетах. Шумиха вокруг вашей китихи просто невообразимая. Надеюсь, вы не наделаете глупостей, Фарли.
Я не очень понял его намек, но переспрашивать не стал. По правде говоря, я вовсе не был уверен, что поступаю правильно. Может быть, я уже наделал массу глупостей? К счастью, размышлять было просто некогда. Не прошло и часа, как из нашего приемника донеслось:
«Хранитель Олдриджского кита сообщил, что Моби Джо нужны антибиотики — срочно и в больших количествах. Как выяснилось, пулевые ранения привели к заражению крови. По словам Фарли Моуэта, кит очень и очень болен. Врачи городской больницы в Бюржо вызвались провести курс инъекций, однако у них пока нет необходимых для этого средств. Для каждой инъекции требуется 160 грамм сильнодействующего антибиотика, причем для полного курса лечения понадобится не меньше восьми уколов. Нужны также шприц емкостью полтора литра и стальная игла длиной около метра...»
Реакция на это сообщение была почти мгновенной. Из Монреаля позвонил владелец фармацевтической фабрики и сказал, что зафрахтует самолет и утром, если позволит погода, вышлет нам из Сент-Джонса 800 грамм необходимого препарата, а в дальнейшем будет высылать лекарство из Монреаля через Гандер.
Я повесил трубку, и телефон тут же зазвонил опять — нам сообщили, что подходящие шприцы есть только в зоопарке в Бронксе (Нью-Йорк) и ванкуверском океанариуме (Британская Колумбия); туда уже обратились с просьбой немедленно выслать шприц самолетом в Гандер, откуда утром их заберет другой, специально зафрахтованный самолет.
Шевилл, все еще сидевший в Стивенвилле, услышал мое обращение по радио и провел несколько часов у телефона, консультируясь со специалистами в самых разных уголках континента — вплоть до Пуэрто-Рико. Получив рекомендации насчет лечения китихи, он заказал в Соединенных Штатах необходимые препараты и затем позвонил мне.