В сущности, при взгляде с исторической перспективы, это был упрек необоснованный: удельная система уже показала свою слабость (и еще покажет ее в будущем). Но скорее всего, мудрый конфуцианец решился на смелое заявление по более глубоким мотивам, а недостаток милостей к царским сыновьям и братьям оказался лишь предлогом. Страна, несмотря на то, что в ней действительно установились внутренний мир и порядок, была перенапряжена. На смену первоначальным послаблениям пришел рост налогов, трудовые повинности становились все более тяжкими, и многие тысячи людей уже сгинули на великих стройках и в дальних землях. Силен был и психологический гнет: за минувшие века и низы, и верхи Чжунго успели проникнуться духом конфуцианства, простой люд привык к тому, что власть предержащие хоть и позволяют себе иногда произвол, но в общем и целом считают своим долгом заботиться о народе, по-отечески опекают его (возможно, до излишних мелочей). Теперь на смену отеческой опеке пришел легистский диктат, порядок не всегда благодетельный, но всегда бездушный.
Всесильный Ли Сы не замедлил с ответом: есть еще закопавшиеся в своих книгах мудрецы, которые из-за любви к прошлому чинят помехи настоящему, будоражат народ и толкают его на бунт. И сделал резюме, что из-за таких вот «императорская власть ослабнет наверху, и возникнет смута внизу».
Дальше последовали дела. Вышел указ, по которому из всех книг пригодными к употреблению были признаны только те, что хранятся в Академии знаний, исторические хроники царства Цинь, а также сочинения, приносящие несомненную практическую пользу: по земледелию, животноводству, лесному хозяйству, трактаты по воинскому искусству, медицине, гаданиям и магии. Все прочие книги объявлялись зловредными и подлежали сдаче властям губернского уровня для немедленного сожжения. За неповиновение полагались кары в сугубо легистском стиле. Особо тяжким преступлением считалось хранение или даже обсуждение сборника народных песен «Шицзин», Конфуциевой книги исторических преданий «Шуцзин» и некоторых других конфуцианских сочинений. За это смерти подлежал не только ослушавшийся любитель словесности, но и вся его родня, и недонесший чиновник — буде таковой окажется выявлен. За прочее запретное чтиво виновный направлялся на принудительные работы, а на его лицо наносилась позорящая татуировка.
В тогдашних кострах погибло много драгоценных сокровищ мысли, остатки по крохам собирали при следующей династии Хань — к счастью, по мнению историков, значительную часть удалось восстановить.
Сам император проявлял большой интерес к даосизму, но не в «философском» его варианте, а в тех разновидностях, которые со временем сложились и стали очень популярны среди широких народных слоев — в сочетании с шаманизмом и магией.
Из учения о первоэлементах у-син он вывел, что основанной им династии покровительствует стихия воды, которой соответствует черный цвет и число шесть. Поэтому стал носить черные одеяния, черный цвет стал преобладать на императорских флагах и в прочей символике. В императорскую колесницу впрягалась шестерка лошадей, придворные и чиновники шествовали по шесть человек в ряд.
Маги, которых немало было среди приверженцев даосизма, активно искали тогда «эликсир бессмертия». Считалось, что вкусивший его уже при жизни сможет обрести вечное блаженство на вершинах трех священных гор, высящихся в океане. Цинь Шихуанди особо приблизил к себе мага, прозывавшегося «Учителем Лу» — Луцзы. Маг с тремя своими последователями отправился на запад на поиски эликсира, а император тем временем снарядил и отправил морскую экспедицию, на борту которой находилось несколько сот специально отобранных прекрасных юношей и девушек — им была поставлена задача найти в океане священные горы. Нарядных, веселых, украшенных венками, под музыку и песнопения их провожали в плавание на огромных, в дорогом убранстве кораблях.
Больше их никто не видел. Вернувшиеся же маги с грустью сообщили, что эликсир пока не нашли, но зато обнаружили магический текст, в котором сказано, что для династии смертельную угрозу представляют хунну. Император, не утративший доверия к Лу-цзы, немедленно отправил против кочевников своего лучшего полководца Мэн Тяня во главе огромной армии.