Сложно представить, что выпало на долю этого человека, ведь он родился в 1930 году и застал японскую оккупацию, стал свидетелем гражданской войны и победы коммунистов, пережил массовый голод во время «Большого скачка» и зверства во время «Культурной революции». Двадцать пять лет господину Лю пришлось проработать на севере на стройках переводчиком с русского языка, вряд ли тамошняя жизнь отличалась комфортом, но при этом в его глазах светились оптимизм и жажда знаний. Я заметила, что его жизнь, наверное, сильно переменилась.
— О, да! — сказал он и снова засмеялся.
Поезд, покачиваясь, ехал вперед. Поначалу за окном мелькал довольно скучный пейзаж: километры распаханных полей, тянувшиеся до самого горизонта, окутанного дымкой. Время от времени попадались жилища рабочих и унылые города, застроенные однотипными приземистыми домами.
Затем картинка за окном стала интереснее: по обе стороны от железнодорожной насыпи тянулись крутые обрывы, высохшие русла реки прорезали песчаник, которому всесильная природа придала самые причудливые формы, крошечные желтые цветочки росли прямо на каменистых скалах, в которых время от времени зияли чернотой входы в пещеры, кое-где попадались и террасные поля. Постепенно холмы снова сменились равнинами. Здесь шумели зеленью сады, и деревья гнулись под тяжестью ярко-красных яблок. Время от времени тихий сельский пейзаж разрезала пополам блестящая новенькая автострада, опять-таки пустая.
Мы проехали мимо станции Хуашань, и я вспомнила, как приезжала сюда пару лет назад. Тогда мой словарный запас был еще меньше, чем сейчас, а если быть точной, то я знала всего два слова: «сесе» (спасибо) и «пицзю» (пиво). Отличный набор, если хочешь заказать пиво, но в остальных случаях практически бесполезный.
Я вышла на перрон в надежде взять такси до городка Хуашань, что примерно в пятнадцати километрах отсюда. Я тогда гостила у Нэнси и Гая, мы вместе съездили в Сиань, а затем я несколько дней путешествовала по Китаю одна и заехала в Хуашань, чтобы подняться на святую для буддистов гору. Нэнси заранее позвонила и забронировала мне номер в отеле и написала название и адрес на листочке бумаги по-китайски. Мне нужно было просто выйти из поезда на нужной станции, найти такси и протянуть водителю бумажку.
План казался безупречным, но когда я добралась до Хуашаня, то оказалось, что никаких такси тут нет и в помине. Хуже всего, что я не могла спросить, где стоянка такси, поскольку понятия не имела, как это сказать по-китайски. Какая-то добрая душа предложила мне велик, но, учитывая, что я не знала, куда мне ехать, это вряд ли помогло бы.
Наконец я нашла какого-то парня на фургончике. Фургончик определенно не был такси, а у парня вряд ли имелась лицензия таксиста. Мы поехали по пыльной дороге, черт знает куда. Ситуация меня не радовала. Я, конечно, показала водителю клочок бумаги, исписанный иероглифами, но парень никоим образом не выдал свою способность прочесть написанное, более того, он не просто не понимал, что я говорю. Водитель даже не допускал мысли, что на земле существуют какие-то другие языки, помимо китайского, и я — носитель одного из них, а потому пытался говорить со мной все громче и громче и искренне удивлялся, почему я не могу ответить.
Мы несколько минут ехали в весьма напряженной обстановке, а потом притормозили около скопления ветхих хибарок. Парень вышел из фургончика и разразился тирадой на китайском. Из домиков повыскакивали люди, они сгрудились вокруг нас, охали, ахали и показывали пальцем на странное существо в фургончике.
— Посмотрите, какая мне попалась диковина! — казалось, говорит водитель, а его друзья просто остолбенели от удивления.
После того как все на меня вдосталь полюбовались, а я в это время махала рукой и улыбалась самой приветливой из своих улыбок, мы поехали дальше, а когда добрались до следующего села и снова свернули на какую-то дорожку, я ожидала, что ситуация повторится, но из дома выскочил пухлый мальчуган лет восьми, распахнул заднюю дверцу фургона, запрыгнул внутрь и, сунув голову между водительским и пассажирским сиденьями, радостно объявил на английском:
— Привет, меня зовут Дэвид Джексон!
Разумеется, это не было его настоящим именем, мальчику просто понравилось, как оно звучит, и он выбрал себе английское имя вдобавок к китайскому. Оказалось, что Дэвиду Джексону вовсе не восемь лет, а целых тринадцать, о чем он поведал на отличном английском, просто он из-за гормонального сбоя очень маленького роста. Что природа недодала в росте, то она с лихвой восполнила в способности к изучению иностранных языков. В этом удаленном уголке Китая, где, казалось, никто не говорит по-английски, маленький вундеркинд вцеплялся мертвой хваткой в любого иностранца, который забредал сюда.