Глава 1
КИТАЙЦЫ
Север и Юг
При исследовании любого периода истории литературы и собственно истории следует прежде всего серьезно изучить людей того времени, потому что за литературным творчеством и историческими событиями всегда стоят отдельные личности, которые и вызывают наибольший интерес. Говоря об упадке Рима, мы вспоминаем Марка Аврелия или Лукиана, а Средние века ассоциируются у нас с именем Франсуа Вийона. И тогда в одно мгновение эти времена становятся нам дорогими, близкими и понятными. Такое понятие, как «эпоха Джонсона», наполнено большим смыслом, чем просто два слова; «восемнадцатый век». Потому что только сама жизнь Сэмюэля Джонсона (1709—1784; английский поэт и историк литературы), таверна, куда он частенько наведывался, друзья, с которыми он общался, придают той эпохе истинность и достоверность. Возможно, малоизвестный литератор или обыкновенный лондонец эпохи Джонсона в равной степени вызовет у нас ассоциации с тем временем. Однако обыкновенный лондонец, скорее всего, не будет нам столь интересен, поскольку обычные люди во все времена мало чем отличаются друг от друга. Некоторые из них пьют светлое пиво, другие — чай «Липтон», и это всего лишь разные формы социального поведения, а не бог весть какое различие, потому что они — обычные люди. А вот то, что Джонсон курил и частенько посещал таверны, представляет собой нечто важное в историческом плане. Выдающиеся личности по-своему реагируют на общество, в котором живут, и это очень существенно для нас. Им свойственно оказывать влияние на все, с чем они сталкиваются, и, наоборот, воспринимать влияние со стороны своего окружения. На них влияют книги, которые они читают, и женщины, с которыми они общаются; эти люди в полной мере впитывают в себя жизнь своей эпохи, своего поколения, реагируя на все в соответствии со своим весьма тонким и острым видением мира.
Однако, анализируя и изучая страну, нельзя игнорировать простых людей. Не все древние греки были Софоклами, а в елизаветинские времена были не только Бэконы и Шекспиры. Если, говоря о Греции, мы будем называть только Софокла, Перикла и Аспасию, то получим неверную картину об афинянах. Дополнить картину помогут, например, персонажи, выведенные в комедиях Аристофана, а также упоминание сына Софокла, который подал в суд иск на отца, обвиняя его в некомпетентности в ведении домашних дел. Не все обычные афиняне были влюблены в красоту, не все стремились к поискам истины. Они часто бывали пьяны, объедались, любили поскандалить, были продажны, переменчивы в настроениях, радовались и гневались. Может быть, эти переменчивые афиняне помогут нам понять причину краха афинской демократии, точно так же как Перикл и Аспасия помогают нам понять величие Афин. Каждый из них в отдельности — ничто, но вместе взятые они в значительной степени оказали влияние на судьбы страны и нации. Сейчас, возможно, трудно воспроизвести облик простого человека ушедших эпох, но мы знаем, что и в наше время такие обыватели всегда среди нас.
Только кто этот обыватель? Чем он занимается? Китаец для нас — понятие абстрактное. Китайцев, живущих в южной и северной частях Китая, связала воедино культура, образовав отдельную нацию. Южане по темпераменту, физическим данным и привычкам отличаются от северян, вероятно, так же сильно, как народы Средиземноморья от скандинавских. К счастью, в рамках китайской культуры не было условий для развития национализма; существующий здесь регионализм, возможно, и стал тем важным фактором, который на протяжении многих веков позволял мирно жить всей империи. Общая историческая традиция, единый письменный язык, который фактически стал китайским эсперанто, и однородность культуры — благодаря всему этому многие века шло постепенное мирное проникновение цивилизации в жизнь довольно послушного коренного населения, что привело к всеобщему братству, чего так не хватает современной Европе. Даже разговорный язык не создает столь серьезных помех в общении, с которыми столкнулись ныне европейцы. Уроженец Маньчжурии может, пусть не без труда, объясниться с жителем юго-западной провинции Юньнань. Это лингвистическое чудо стало возможным в результате медленного процесса колонизации и в значительной мере благодаря китайской письменности, ставшей зримым символом единства нации.
Подобная однородность культуры порой заставляет нас забывать о том, что расовые различия, различия по крови объективно существуют. Если вдуматься, абстрактное понятие «китаец» исчезает — появляется совокупность народностей, различных по телосложению, темпераменту и складу ума. Если предложить генералу, выходцу с Юга, возглавить войска на Севере, то эти объективные различия сразу обнаружатся. Что касается китайцев-северян, то они непривычны к интеллектуальным изыскам, они тяжелодумы, привыкшие к трудной жизни. Они высокого роста, крепкого сложения, сердечны, обладают чувством юмора, едят лук и любят пошутить. Они — дети природы и во многом похожи на монголов; они более консервативны, чем жители Шанхая и провинции Чжэцзян, и не утратили национального духа. Они — хэнаньские ихэтуани, шаньдунские разбойники из «Речных заводей», основатели всех правивших Китаем ханьских по этнической принадлежности династий. Они — прототипы персонажей китайских военных и приключенческих романов.