Все это, однако, есть чистейший даосизм в теории и на практике, поскольку нет более полного описания жизненной философии, столь глубоко пронизанной духом плутовства, чем «Дао дэ цзин» Лао-цзы. Даосизм как в теории, так и на практике предполагает некую хитрость, напускные бесстрастие и безразличие, проклятый и опустошающий скептицизм, насмешку над тщетой усилий всякого, кто пытается вмешаться во что-либо, насмешку над всеми общественными институтами (в том числе над браком) и системой управления, а также неверие в любые идеалы, и не столько из-за недостатка энергии, сколько из-за недостатка веры. Эта философия противоположна позитивизму Конфуция, она призвана сыграть роль предохранительного клапана от последствий несовершенства конфуцианского общества. Конфуцианцы относятся к жизни позитивно, а даосы — негативно (раз уж мы коснулись вопроса о негативном отношении к жизни, то попутно заметим, что буддизм — это просто даосизм, слегка подкрашенный остроумием), и сплав этих двух элементов породил бессмертное явление — китайский национальный характер. Вообще, все успешные китайцы являются конфуцианцами, а неудачники — даосами. Конфуцианство в нас созидает и борется, а даосизм наблюдает и усмехается. Китайский ученый в присутственном месте разглагольствует о морали, а дома пишет стихи, и обычно это хорошая даосская поэзия. Теперь понятно, почему почти все китайские ученые пишут стихи и почему почти во всех собраниях сочинений китайских писателей поэзия занимает лучшую и большую часть.
Даосская идеология, подобно морфию, удивительным образом притупляет чувства и, стало быть, успокаивает нервы, улучшает самочувствие при головных болях и сердечных болезнях у китайцев. Романтизм даосов, их поэзия и поклонение природе помогают китайцам во времена волнений и беспорядков переносить горе и печаль, так же как философия конфуцианства приносит пользу во времена мира и покоя. Так, когда страдает тело, даосская философия льет бальзам на душу китайца и предлагает безопасный путь к отступлению. Одна даосская поэзия может сделать строгую жизненную модель конфуцианства вполне сносной. Ее романтизм не дал китайской литературе превратиться в сборник од и гимнов, воспевающих императора. Вся хорошая китайская литература, вся китайская литература, стоящая затраченного на нее времени, все интересные, дающие пищу уму и успокаивающие сердце произведения китайской литературы, в сущности, пропитаны духом даосизма. Даосизм и конфуцианство — это отрицательный и положительный полюсы, инь и ян, китайской мысли, и это делает возможной достойную человека жизнь в Китае.
Китайцы по натуре даосы, а по воспитанию — конфуцианцы, притом больше даосы, чем конфуцианцы. Как народ мы достаточно велики, чтобы на основании принципов справедливости создать государственный свод законов, но мы также достаточно велики, чтобы не доверять судейским и судам. 95% конфликтов, требующих судебного разбирательства, улаживаются за пределами суда. Мы достаточно велики, чтобы детально разработать свод церемоний, но мы также достаточно велики, чтобы считать одним из величайших парадоксов тот факт, что погребальные церемонии предписывают во время похорон устраивать пышные и веселые празднества; достаточно велики, чтобы осуждать порок, но мы также достаточно велики, чтобы оставаться безучастными к пороку и не удивляться ему. Мы достаточно велики, чтобы всколыхнуть одну революционную волну за другой, но мы также достаточно велики, чтобы пойти на компромисс и вернуться к прежнему режиму. Мы достаточно велики, чтобы создать совершенную систему импичмента должностному лицу, систему государственной гражданской службы, свод предписаний для работы транспортной системы и правила для библиотек-читален, но мы также достаточно велики, чтобы разрушить все системы, не считаться с ними, обходить различные правила и предписания, нарушать их, наконец, быть выше всех этих систем и правил. Мы не читаем нашим студентам курс государственного права, из которого можно узнать, как правительство должно работать, но мы учим их на повседневных примерах, каковы реальные действия центрального правительства, а также муниципальных и провинциальных правительств. Непрактичный идеализм нам не нужен, потому что у нас не хватило бы терпения для доктринерской теологии. Мы не учим нашу молодежь, как стать сынами Божиими, но мы учим их вести себя как нормальные, трезвомыслящие человеческие существа. Вот почему я верю, что китайцы по своей сути гуманисты, и христианство здесь или должно потерпеть неудачу, или же должно измениться до неузнаваемости, чтобы его приняли в Китае. Единственная часть христианского учения, которую китайцы в состоянии воспринять, это заповедь Христа [апостолам, проповедовавшим Его учение]: «Будьте мудры, как змии, и кротки, как голуби». Именно эти две добродетели — голубиная кротость и змеиная мудрость — свойственны лукавцам.