Изобилие образных и малочисленность абстрактных терминов оказывают влияние на стиль письма и, соответственно, на способ мышления. С одной стороны, это придает языку живость, с другой — язык может легко пойти по пути бессмысленной и почти бессодержательной декоративности, ставшей основным пороком китайской литературы, против которого восстал Хань Юй в эпоху Тан. У господствовавшего тогда стиля недоставало точности выражений, однако его лучшие образцы, подобно нашим лучшим романам, это живая, энергичная проза — пряная и колоритная. Ее разговорный язык напоминает прозу Свифта и Дефо, созданную, как мы говорим, «в лучших английских традициях». Их английский язык не подвержен влиянию академического жаргона, который ныне стремительно распространяется в американских университетских кругах, особенно среди психологов и социологов, которые рассуждают о человеческой жизни, лишь в таких терминах, как «фактор», «процесс», «индивидуализация», «департаментализация», «процент честолюбия», «стандартизация гнева», «коэффициент счастья». Такую терминологию практически невозможно перевести на китайский язык, однако некоторые, призывая к «европеизации китайского языка», предпринимали нелепые и обреченные на провал попытки в этом направлении. Научные работы на английском языке очень трудно переводить на китайский. Переводить китайскую поэзию и прозу на английский также очень трудно, потому что каждое слово в китайском языке — это образ.
Отсутствие научных методов
После детального обсуждения особенностей китайского мышления понятно, почему у китайцев не развиты естественные науки. Греки создали базу для естественных наук, потому что их мышление в основном аналитично, и это подтверждается тем, что идеи Аристотеля удивительно созвучны нашему времени. Египтяне развивали геометрию и астрономию — науки, которые тоже требуют аналитического образа мышления. Индийцы изобрели грамматику для своего языка. Китайцы же, несмотря на врожденную мудрость, не сумели создать собственную научную грамматику, а их познания в математике и астрономии в основном получены извне. Поскольку они по-прежнему довольствуются тривиальным морализаторством, не выходя за пределы избитых истин, а такие понятия, как «благожелательность», «доброта», «учтивость» и «верность, лояльность», для них слишком абстрактны, то вполне понятно, что в ходе дискуссий научные термины тонут в море затертых общих мест.
Из всех древних философов эпохи Чжоу только Мо-цзы и Хань Фэй-цзы развили стиль, близкий к рациональной аргументации. Мэн-цзы, вне всякого сомнения великого софиста, заботили лишь такие важные понятия, как «польза» и «справедливость». Остальные философы, например Чжуан-цзы, Ле-цзы и Хуайнань-цзы, интересовались только изящными метафорами. Ученики Мо-цзы — Хуэй Ши и Гун-сунь Лун — были великими софистами, которые увлекались составлением схоластических головоломок и старались обосновать тезисы вроде таких: «яйца покрыты шерстью», «лошадь несет яйца», «собака может быть ягненком», «у курицы три ноги», «огонь не горячий», «колеса никогда не касаются земли», «черепаха длиннее змеи» и т.п. А ученые династии Хань интересовались лишь составлением в александрийском стиле комментариев к классикам прошедших эпох. Ученые эпохи Цзинь возродили традиции даосизма, и, исходя из интуиции, пытались раскрыть тайны человеческого тела и мироздания. Никому не приходила в голову мысль о необходимости экспериментов, никто не развивал научные методы. Философы эпохи Сун под влиянием буддизма заново интерпретировали конфуцианское учение и превратили его в систему, дисциплинирующую ум и воспитывающую нравственную чистоту. Они приобрели репутацию людей, быстро схватывающих суть сочинения, но не желающих знать его основательно, вникать в него. Поэтому филология сунских ученых была самой ненаучной, более того, не была филологией вообще. И только значительно позднее, во времена маньчжурской династии Цин, получил развитие некий сравнительный метод, который сразу же поднял филологию на недостижимую прежде высоту. В Китае филология эпохи Цин была ближе всего к науке в европейском смысле этого слова.