Таким образом, китайцы совершают ошибки потому, что они слишком гуманны. Ибо желание быть благоразумным соответствует природе человека. У англичан сказать человеку: «Будь благоразумным!» — значит взывать к его природе. В «Пигмалионе» отец цветочницы Дулиттл выпрашивает у профессора Хиггинса 5 фунтов и при этом заявляет: «Разве это правильно?.. Дочь принадлежит мне. Теперь она ваша. А мне что остается?». Дулиттл фактически действует согласно китайским представлениям о гуманизме, когда он, клянча 5 фунтов, отказывается от предложенных Хиггинсом 10 фунтов. По словам Дулиттла, лишние деньги принесут ему несчастье, а истинный гуманист просит деньги только для того, чтобы испытать радость, купив на них немного выпивки. Другими словами, Дулиттл — конфуцианец: он знает, что ему нужно, чтобы быть счастливым, и ему этого довольно.
Благодаря стремлению всегда быть благоразумными, китайцы развили способность к компромиссу, и это тоже плод учения о «золотой середине». Когда англичанин не знает, куда отдать учиться сына — в Кембридж или в Оксфорд, — он, возможно, просто-напросто отправит его в Бирмингем. И сын, выехав из Лондона и прибыв в Блетчли, направится не на восток — в Кембридж и не на запад — в Оксфорд, а прямо на север — в Бирмингем, тем самым придерживаясь принципа «золотой середины». Поездка в Бирмингем имеет некие преимущества: он достиг цели, не оскорбив ни Кембридж, ни Оксфорд. Если такое применение учения о «золотой середине» понятно, то можно понять игры китайских политиков за последние 30 лет и с закрытыми глазами предсказать результат любой китайской политической декларации. И эти литературные фейерверки уже не будут страшны.
Даосизм
Однако в полной ли мере конфуцианская гуманность отвечает надеждам и чаяниям китайцев? Ответ и утвердительный, и отрицательный. Если бы это было так, если бы конфуцианство удовлетворяло запросы подсознания, то в китайской душе не осталось бы места для даосизма и буддизма. Конфуцианский идеал «золотой середины» прекрасно подходит обычному человеку, неважно, носит ли он чиновничий халат или отбивает чиновникам земные поклоны.
Но есть и другие — те, кто не в чиновничьем халате, не отбивает земные поклоны носителям власти. У таких людей душа запрятана глубоко, конфуцианство до нее не доходит. Конфуцианство — в строгом смысле этого понятия — слишком ортодоксально, слишком благоразумно и слишком правильно. У человека могут быть скрытые желания, например, расхаживать по улицам непричесанным, но конфуцианство этого не допускает. Человек, которому нравится ходить растрепанным и босяком, обратился к даосизму. Мы уже отмечали, что отношение к жизни у конфуцианцев позитивное, а у даосов — негативное. Даосизм — это Великое Отрицание, а конфуцианство — Великое Утверждение. Конфуцианство ставит на первое место социальный статус и пристойное поведение, оно отстаивает умеренность и цивилизованность, тогда как даосизм воспевает возврат к природе, отвергает и умеренность, и человеческое общество с его цивилизованностью.
Двумя важнейшими добродетелями конфуцианства являются гуманность и справедливость. Однако Лао-цзы саркастически отмечал: «Есть культура — тогда есть и гуманность, нет гуманности — тогда есть справедливость» (вольный пересказ автором одного из тезисов «Дао дэ цзина. — Примеч. ред.). Конфуцианство в основном городская философия, а даосизм — деревенская. Современный конфуцианец будет пить пастеризованное молоко первого сорта, которое продают в городах, а даос по-крестьянски зачерпнет молоко прямо из ведра доярки. Потому что Лао-цзы, возможно, скептически отнесся бы к лицензиям на право торговли, мерам дезинфекции и к молоку так называемого первого сорта, поскольку оно утратило естественный аромат и в нем уже ощущается привкус бухгалтерии и банковских лицевых счетов. И кто, попробовав деревенского молочка, усомнится в правоте Лао-цзы? Служащие ведомства могут защитить молоко от тифозной палочки, но они не могут защитить его от крыс цивилизации.
У конфуцианства есть и другие недостатки. Оно слишком реалистично и не оставляет людям ни малейшего пространства для увлечений и воображения. А ведь у китайцев столь богатое, по-детски развитое воображение. Они склонны к тому, что мы называем магией и суевериями! Китайцы всегда способны удивляться, а это качество свойственно молодым людям. Конфуцианство признает существование духов, однако старается держаться от них подальше. Конфуцианство признает также существование духов гор и рек и духов предков, однако для конфуцианца нет ни рая, ни ада, ни иерархии божеств, ни космогонии, его мало интересуют магия и пилюли бессмертия. А ведь даже склонные к рациональности простые китайцы, кроме ученых-конфуцианцев, всегда в душе лелеяли мечту о бессмертии. Для конфуцианца нет злых и добрых волшебников и волшебниц, а для даоса они есть. Короче говоря, даосизм подарил людям детский мир чудес, фантазии и таинственности — именно то, чего не могло им дать конфуцианство.