Даосизм, таким образом, обращен к тем сторонам китайского характера, которые для конфуцианства не существуют. Нация, как и отдельный человек, обладает неким стихийным романтизмом и стихийным классицизмом. Даосизм — это романтическая школа китайской мысли, а конфуцианство — классическая школа. В самом деле, даосизм буквально пронизан романтизмом. Во-первых, он проповедует возврат к природе и романтическое бегство от мирской суеты, восстает против искусственности конфуцианской культуры и бремени налагаемых ею ограничений. Во-вторых, он отстаивает сельские идеалы в жизни, искусстве и литературе, воспевает первозданную простоту. В-третьих, он стоит на страже мира чудес и фантазии с его детски наивной космогонией.
Китайцев принято считать практичной нацией. Однако романтическая сторона их характера укоренена глубже, чем практицизм и проявляется в крайнем индивидуализме, свободолюбии и жизнерадостности, что совершенно озадачивает иностранных обозревателей. Мне кажется, что эта черта национального характера еще более возвеличивает китайский народ. В душе каждого китайца скрывается скиталец, бродяга. Жизнь, обремененная конфуцианскими ограничениями, была бы невыносима без этой эмоциональной отдушины. Даосизм создает склонность китайцев к игре, а конфуцианство — к работе. Вот почему каждый китаец, добившийся успеха — конфуцианец, а потерпевший неудачу — даос. Даосский натурализм — это бальзам на больную, страждущую душу китайца.
Интересно, что даосизм выглядит более китайским учением даже по сравнению с конфуцианством. Натуралистическая философия Лао-цзы и народная фантазия, работая вместе, разработали чисто китайскую интерпретацию мира духов. Сам Лао-цзы никогда не занимался ни пилюлями бессмертия, ни магией. Его философия — попустительство в политике и натурализм в этике. Он считал, что идеальное правительство — это «правительство, которое ничего не делает». Человек нуждается лишь в изначальной абсолютной свободе. Лао-цзы писал, что цивилизация есть начало вырождения человечества, конфуцианские мудрецы — это главные преступники, растлевающие народ. А Ницше считал Сократа главным преступником, который развратил Европу. Лао-цзы мудро заметил: «Пока мудрецы не вымрут, разбойникам конца не будет». Его блистательный последователь Чжуан-цзы тоже писал едкие сатиры на конфуцианское лицемерие и никчемность.
Легко было высмеивать конфуцианцев, так как они сами дали повод для этого, поскольку обращали слишком много внимания на мелочи ритуала, различия в церемонии погребения для лиц, занимающих неодинаковое положение в обществе — вплоть до толщины гробовой доски. К тому же многие из них слишком пламенно мечтали о чиновничьей карьере. Ненависть даосизма к конфуцианству — это естественная ненависть романтиков к классикам. Быть может, это и не ненависть, а лишь с трудом сдерживаемая насмешка.
От такого всеохватывающего скептицизма лишь один шаг до побега из этого мира и возврата к природе. Говорят, что Лао-цзы в старости оставил свой пост, он исчез за заставой Ханьгугуань. Чуский князь в свое время предложил Чжуан-цзы высокий чиновничий пост, на что Чжуан-цзы ответил князю: «Будет ли мудрым поступком дать себя запереть как свинью, которую, откормив, потом зарежут на жертвенном алтаре?» С тех пор даосизм всегда ассоциировался с отшельничеством, уединением в горах, преклонением перед сельской жизнью, духовным самосовершенствованием и отказом от всех мирских забот и треволнений. Таковы самые характерные черты чарующей китайской культуры — преклонение перед сельской идиллией, искусством и литературой.
Можно задаться вопросом: насколько эти идеалы связаны с Лао-цзы? Если сравнивать трактат Лао-цзы «Дао дэ цзин» с произведением Чжуан-цзы, часто именуемого китайским Ницше, то первый по своим литературным достоинствам несколько уступает второму, однако в нем в большей степени сконцентрирована суть мудрости, исполненной прожженного лукавства. С моей точки зрения, это самая блистательная и озорная философия самозащиты в мировой литературе. Она учит не только попустительству власти и пассивному сопротивлению ей, но и поиску мудрости в глупости, силы — в слабости, пользы — в унижении, учит спасительности притворства. Одно из изречений Лао-цзы гласит: «Никогда не будь в Поднебесной первым», так как в этом случае тебе никогда не будет грозить нападение и, следовательно, никогда не будешь повержен ниц. Насколько я знаю, это единственная миру известная теория, в рамках которой невежество и глупость объявлены наилучшей формой притворства в жизненной борьбе. Сама же теория — высшее достижение человеческой мудрости.