Китайцы. Моя страна и мой народ

(Она приходит в Зал Пятисот Бодисаттв, которые известны статуями с неодинаковыми выражениями лица.)

А вот бодисаттвы,
   Какая компания глупых влюбленных душ!
Каждый — бородатый мужчина!
   И каждый на меня таращится!
Посмотри на того, кто обхватил свои колени,
   Его губы шепчут мое имя!
А тот, кто подпер рукой щеку,
   Словно думает обо мне!
Тот, что с мечтательным взглядом,
   Он мечтает обо мне!
   Но бодисаттва в дерюге!
Чего хочет он, усмехаясь столь отвратительно?
   Раскатистый смех его подобен реву,
Так смеется он надо мной!
   Смеется надо мной,
Потому что красота поблекла и молодость прошла,
   Кто женится на старой карге?
Когда красота увядает, превращаешься в клячу,
   Кто женится на старом, сморщенном коконе?

Один держит дракона,
   Он бесстыдный;
Один едет верхом не тигре,
   Он выглядит смешно;
А тот симпатичный гигант с длинной бородой,
   Он вызывает жалость.
А что станет со мной, когда исчезнет красота?

Эти свечи на алтаре,
   Они не для моих свадебных покоев.
Эти длинные подставки для курительных свечей,
   Они не для моих свадебных покоев.
И соломенные подушки для молитв,
   Они не могут заменить одеяла или покрывала.
О боже!

Откуда же идет этот жгучий, удушливый жар?
Откуда идет этот странный, адский, неземной жар?
Я порву эти рясы монахов!
Я захороню буддийские сутры;
Я утоплю деревянную рыбу
И брошу весь монастырский хлам!
Я выброшу барабаны,
   Я выброшу колокола,
      И прекращу песнопения,
         И перестану молиться,
И прекращу всю бесконечную, раздражающую религиозную болтовню!
Я уйду куда глаза глядят и найду красивого молодого любовника!
Пусть он ругает меня, бьет меня!
   Пинает меня и плохо обращается со мной!
Я не стану буддой!
Я не буду бормотать: мита, панджра пара!

Каким же образом буддизм стал для китайцев эмоциональной отдушиной. Во-первых, он ослабил строгость запретов и правил, предписывающих полное затворничество женщин, и затворничество стало менее невыносимым. Желание женщин пойти в храм (по сравнению с таким же желанием мужчин) объясняется и стремлением выйти на люди, и их большей религиозностью. 1-й и 15-й дни каждого месяца, а также праздники — это дни, о которых женщины, живущие в затворничестве, начинают мечтать задолго до их наступления.

Во-вторых, весеннее паломничество дает законный выход долго сдерживаемой страсти китайцев к путешествиям. Такие путешествия почти совпадают по срокам с христианской Пасхой. Люди, которые не могут совершать дальние путешествия, все же могут в праздник цинмин прийти на могилы родных и поплакать, получив благодаря этому эмоциональную разрядку. Те же, кто может пуститься в дальний путь, надевают легкую обувь или садятся в паланкин и направляются к знаменитым древним храмам. Некоторые жители Сямэня каждой весной садятся в джонки и отправляются за 500 миль на острова Путудао, лежащие напротив приморского города Нинбо. В тамошних храмах они возжигают благовония. На Севере все еще соблюдают обычай ежегодно совершать паломничество к храму на горе Мяофэншань. Тысячи паломников — старые и молодые, мужчины и женщины — с посохами в руках и желтыми сумами за спиной днем и ночью держат путь к святым храмам. Среди них царит веселье, совсем как во времена знаменитого английского писателя Джефри Чосера (1340—1400), они рассказывают друг другу разные истории, подобные тем, которые записал Чосер.

В-третьих, буддизм дал китайцам возможность наслаждаться видами гор, так как большинство буддийских храмов стоят в живописных горных местах. Это одно из немногих удовольствий, хоть как-то украшающее однообразную жизнь простых китайцев. Они приходят к горе Мяофэншань, останавливаются на постоялых дворах, по их мнению превосходных, они пьют чай и непринужденно беседуют с монахами. Монахи — вежливые собеседники. Они предлагают гостям вкусные вегетарианские блюда, пополняя заодно свои кошельки. Паломники, воспрянув духом и подкрепившись, возвращаются домой, чтобы с новыми силами приступить к своим повседневным обязанностям. И кто станет отрицать, что буддизм в жизни китайцев занимает очень важное место?!