— Если бы не мое опрометчивое обещание оставить тебе в браке свободу действий, ни за что бы тебя одну с мужчиной, даже сомнительной ориентации, не отпустил…, — сказал Петр и шутливо погрозил жене пальцем. — Вырвала у меня эту клятву в минуту слабости. Вы женщины — сплошное коварство, хотя порой — просто прелесть что такое!
— Ну да, а вы, мужчины, — ну просто моногамные ангелы! — захихикала Лина. Во время этой шутливой перепалки она успела сменить утреннюю футболку с потемневшими от пота подмышками на изящную розовую кофточку, джинсы — на белые брюки и поправить макияж, «поплывший» от утренней жары.
— Ну ты, Лин, как на свидание собираешься, — недовольно проворчал Петр и отвернулся к окну. — Могла бы и скромнее одеться.
— Здрассьте, приехали! Нашел к кому ревновать, — звонко рассмеялась Лина, — к художнику нетрадиционной ориентации! Вот насмешил! Да его, если хочешь знать, женщины интересуют меньше, чем меня наш ученый китаист! С таким же успехом ты можешь ревновать меня к Мао, до сих пор лежащему в Мавзолее на площади Тяньаньмэнь. — И она взглянула на Петра с такой любовью и нежностью, что муж махнул рукой и отправился в постель — досыпать.
Когда Лина спустилась в холл, Кристиан уже сидел в кресле и читал газету. Красавец тоже переоделся и теперь выглядел по-походному в джинсы и темно-синей футболке. У его ног, обутых в дорогие кроссовки, пристроился черный рюкзачок какой-то известной торговой марки.
— Идем в поход? — лукаво спросила Лина.
— Мало ли что может пригодиться в пути! Кажется, я предусмотрел почти все, — пояснил спутник. Он неохотно оторвался от книжки, взглянул на Лину и восхищенно присвистнул:
— Давненько я не гулял по городу со столь эффектной дамой! Что ж, надеюсь, вам будет не скучно в компании скромного художника?
Лина поспешно принялась делать комплименты его наряду, Кристиан жестом остановил ее вежливые словоизлияния, и модная парочка наконец тронулась в путь…
Кап, кап, кап…
Лина с трудом разлепила глаза и попыталась пошевелить пальцами правой руки. Рука повиновалась плохо. Спину сковал ледяной холод. Она нащупала опору левой рукой и поняла, что лежит на каменном полу посреди большой полутемной комнаты. Рядом по нефритовым чашам фонтана струится вода. Кап, кап, кап… Нестерпимо душно пахнут большие белые цветы в синей напольной вазе.
Она попыталась осторожно встать и вновь со стоном рухнула на пол… Нет, надо попробовать по-другому. Лина медленно подтянула ноги к животу и перевалилась на другой бок. Черт, как больно! Она застонала. Тупая ноющая боль, родившись в затылке, разлилась по всему телу. Лина попыталась припомнить, как она здесь оказалась, но события дня упрямо отказывались выстраиваться в логическую цепочку. Вот они с Кристианом выходят из гостиницы, оживленно болтая, вот едут куда-то на такси… А что дальше? Провал, черная дыра, пустота. Она попыталась поднять голову и опять уронила ее, стукнувшись затылком о каменные плиты… Лина скосила глаза. Боже, она же почти ничего не видит! Внезапно Лина наткнулась локтем на какой-то предмет. Очки! Ее очки! Какое счастье, что стекла не разбились! Она нацепила их на нос и огляделась. Теперь «картинка» была относительно четкой. В полумраке зала что-то сверкнуло. Лина сощурилась и едва не вскрикнула. Почти в упор на нее смотрели два огромных изумрудных глаза. Золотая статуя Будды, грозно возвышавшаяся на помосте в глубине комнаты, уставилась на незваную гостью, не мигая.
— За что ты меня караешь, Золотой Будда? — с укором спросила Лина и всхлипнула. Ее голос прозвучал в пустом молельном зале гулко и одновременно беспомощно. — Ты же, Будда, друг и защитник всех отверженных, ты не имеешь права быть злым! Ты, терпимый и веселый бог, принимаешь в свои объятья детей всех вероисповеданий, учишь их все прощать и довольствоваться малым… У меня была не очень сладкая жизнь, она уже наполовину прожита, и вот теперь, когда я наконец стала счастливой, обрела новую любовь, семью и душевный покой, ты решил погубить меня… Ты не имеешь права так поступать со мной, главное буддийское божество! Это низко, подло и жестоко! Я не боюсь тебя, всевидящий святой!
Длинный солнечный луч пробился сквозь решетки окна, и Лине показалось, что правый глаз Будды медленно закрылся. Божество словно дало ей понять: она услышана.
Лина с упорством начинающей фигуристки, шлепнувшейся на лед, раз за разом пыталась подняться. Руки и ноги не слушались, сами разъезжались в стороны, она скользила по полу и падала снова и снова. Наконец ей удалось встать на четвереньки, и женщина, помогая себе руками, села на пол. Интересно, сколько она здесь пролежала? Час? Два? А, может быть, всю ночь? Похоже, сквозь решетку в зал пробиваются рассветные лучи солнца. Все очень странно… Почему ей трудно сосредоточиться? Мысли постоянно путаются и ускользают. Как она попала в это восточное святилище? Почему покорно позволила себя здесь запереть? Кто и почему хочет избавиться от нее? Она хотела крикнуть: