– Когда имеешь дело с насекомыми, совершенно не важно как ты выглядишь, – пояснил он.
И вот теперь они стояли у входа в дамскую комнату в аэропорту Дорваль и ждали. Сентябрьский дождь барабанил в окна, и им было прохладно в легких костюмах. Надо будет при первой возможности купить демисезонную одежду.
– Она, наверное, крадет мыло, или полотенца, или туалетную бумагу, – сказал, улыбаясь, Чиун.
– Она там уже десять минут. Пожалуй, пойду проверю, – отозвался Римо.
Он достал значок, который получил от Смита вместе с удостоверениями для себя и Чиуна, и ворвался в дамскую комнату со словами: «Санитарный инспектор. Всего минутку, леди». Тон его был официальный, корректный и ровный, так что никто не стал протестовать и все скоренько вышли.
Все, кроме нее. Она сворачивала бумажные полотенца и засовывала их себе под китель.
– Что вы делаете? – изумился Римо.
– Возможно, в вашей стране не будет ни полотенец, ни туалетной бумаги. А здесь полно. Полно. Бумага во всех кабинках,
– В Соединенных Штатах повсюду полно туалетной бумаги во всех кабинках.
– Во всех кабинках?
– Ну да, конечно, если служащие не забыли пополнить ее запасы.
– Ага. Ну, тогда возьмем немного. Я привезла с собой бумагу из Пекина.
– Туалетную бумагу?
– Должным образом подготовиться к заданию – значит выполнить задание. Тот, кто готовясь выполнить задание, не смотрит на дело со всех сторон, неизбежно споткнется с одной стороны. Будь готов!
– Вы скаут?
– Нет. Это высказывание Мао. А где книжка? – вдруг забеспокоилась она.
– Она у моего помощника.
– Вы ее еще не читали?
– Она была у меня всего десять минут.
– За десять минут можно выучить два самых ценных высказывания Председателя Мао. И это могло бы освободить вас от ваших империалистических эксплуататорских привычек. То же относится и к вашему цепному псу.
Римо схватил девушка за оба плеча – мягко, но цепко.
– Послушай, детка, – сказал он. – Меня не волнует, как ты называешь меня. Но выбирай выражения, когда имеешь дело с Чиуном. «Цепной пес» и «лакей империализма» – не самые подходящие наименования для человека, который старше тебя в три или четыре раза.
– Если старый мир реакционен и гнил, он должен быть похоронен вместе со всеми анахронизмами, мешающими человечеству.
– Он мой друг, – сказал Римо. – Я не хочу, чтобы его обижали.
– Ваши единственные друзья – это партия и рабочая солидарность.
Девушка произнесла эти слова, явно ожидая похвалы. Она вовсе не ожидала резкую боль подмышками. А Римо продолжал работать большими пальцами, круговыми движениями буквально ввинчивая мышцы в суставы. Ее чудесные миндалевидные глаза от боли стали почти круглыми. Она разинула рот, собираясь закричать, и Римо пришлось прикрыть ей рот ладонью.
– Слушай, детка, и слушай внимательно. Я не хочу, чтобы ты оскорбляла того человека, который стоит за дверью. Он заслуживает уважения. Если не желаешь его уважать, то, по крайней мере, не груби. Я позволю себе высказать предположение, что он знает о мире больше тебя, и если ты заткнешься хоть на минутку, ты можешь многому от него научиться. Впрочем, научишься ты или нет – это меня не касается. Но вот твое плохое воспитание меня касается непосредственно. Так что если ты еще раз позволишь себе распустить язык, детка, мне придется перемолоть твои плечики и сделать из них фарш.
Римо воткнул палец правой руки еще глубже и почувствовал, как напряглось все ее тело. Лицо исказилось от боли.
– Ну что ж, вот и поговорили, – ласково сказал Римо, – и достигли революционного консенсуса. Верно?
Он убрал руку, зажимавшую ей рот. Она кивнула и с трудом перевела дух.
– Верно, – выдавила она из себя. – Я буду почтительна со стариком. Я сделаю шаг назад, чтобы впоследствии сделать два шага вперед. Но тебе я могу говорить правду? Не боясь агрессии с твоей стороны?
– Конечно, детка.
– Ты дерьмо, Римо – как там тебя?
Она принялась застегивать свой китель, тратя массу сил на каждую пуговицу. Она, видимо, уловила это имя, когда Римо и Чиун размахивали у нее перед носом своими удостоверениями.
– Но не империалистическое, эксплуататорское, реакционное, фашистское дерьмо?
– Дерьмо есть дерьмо.
– Прекрасно, мисс Лю.
– Меня зовут миссис Лю.
– Вы замужем за сыном генерала?
– Я замужем за генералом Лю, и я ищу своего мужа.
Римо вспомнил фотографию, которую видел, когда знакомился с деталями дела. У генерала Лю было суровое, обветренное лицо, изборожденное глубокими морщинами, – тяготы долгих переходов не прошли даром. Ему было шестьдесят два года,
– Но ты же совсем ребенок.
– Я не ребенок, черт тебя подери. Мне двадцать два года, а революционной сознательности у меня хватит на человека втрое меня старше.
– У тебя тело ребенка.
– На загнивающем Западе думают только об этом.
– Генерал Лю взял тебя в жены не за твою революционную сознательность.