— Высоко ли поднимет обсуждаемое лицо красное знамя идей Мао Цзэдуна. Того, кто выступает против идей Мао Цзэдуна, нужно снимать с занимаемых постов.
— Занимается ли то или иное лицо идейно-политической работой. Того, кто выступает против идейно-политической работы, против «великой культурной революции», нужно освобождать от занимаемых постов.
— Проявляет ли соответствующее лицо революционный энтузиазм или нет. Тех, кто лишен такого энтузиазма, нужно снимать с занимаемых постов.
Подводя итоги работы 11-го пленума ЦК КПК, гонконгская «Минь бао» отметила следующее: к 1 августа 1966 года НОАК продемонстрировала свою лояльность Мао. Однако это не значило, что Мао заручился неограниченной властью, необходимой для того, чтобы выбить почву из-под ног у всех его противников. Пленум не вернул ему веру в партию как безупречный инструмент проведения его «революционной линии». Его единственной надежной опорой оставался Линь Бяо.
Прекрасно понимая это, еще 7 мая 1966 года председатель Мао направил Линь Бяо письмо, в котором призвал превратить армию в великую школу, в которой солдаты наряду с политикой, военным делом и культурой должны также заниматься сельским хозяйством, подсобными промыслами и промышленным производством. Он настаивал на том, что нужно распространить военные формы организации на все сферы деятельности китайского общества, на все слои китайского населения. По сути дела, это означало передачу армии функций партии, правительства, всех органов государственной власти.
И Линь Бяо как «самый близкий боевой соратник председателя Мао и его лучший ученик» незамедлительно претворил в жизнь указания своего учителя. Во всех организациях КПК, сверху донизу, на всех предприятиях, в учреждениях, в учебных заведениях были созданы структуры управления, повторяющие армейские — штабы, службы, политотделы. Рабочие, служащие и учащиеся — сведены в батальоны, роты, взводы.
Армия вторгалась даже в считавшуюся дотоле неприкосновенной вотчину Чжоу Эньлая — в Государственный совет. Ее представители получили посты министров и заместителей министров. В частности, военные возглавили четыре из восьми министерств машиностроительной промышленности. Еще двое стали заместителями министра культуры, причем один из них Сяо Вандун вскоре пересел в кресло министра — исполнявший обязанности министра культуры Лу Динъи был «изобличен» в противодействии линии Мао Цзэдуна и с позором уволен.
Но это еще не все. Под предлогом защиты и поддержки революционных масс, и в частности хунвэйбинов, НОАК в соответствии со специальным циркуляром Военного комитета ЦК КПК взяла под контроль радиостанции провинций, банки, мосты, железные дороги, аэропорты. В ее ведение перешли архивы и вся документация партийных, государственных и правительственных органов. Даже рассылка официальных бумаг, в том числе секретных, стала осуществляться военными.
В результате всего этого НОАК во главе с Линь Бяо оказывается над партией, над правительством, над всеми органами государственной власти. Она — единственный полномочный руководитель Китая. И полномочия эти она получила из рук Председателя КПК Мао Цзэдуна. Как писал 17 октября 1966 года журнал «Пекин ревю», маршал Линь Бяо, «взявший в свои руки контроль над работой Военного комитета ЦК партии», с августа 1966 года официально стал вторым лицом в стране — «ближайшим боевым соратником председателя Мао». А в одной из дацзыбао, написанной хунвэйбинами Пекинской политико-юридической академии, говорилось: «Товарищ Линь Бяо поднял в армии великое красное знамя идей председателя Мао, он каждому указал, как изучать произведения председателя Мао, каждого вооружил красной книжкой с цитатами председателя Мао».
…18 августа 1966 года перед хунвэйбинами, приехавшими в Пекин со всех концов Китая и буквально запрудившими площадь Тяньаньмэнь, впервые показался Мао Цзэдун в сопровождении своего «лучшего ученика» Линь Бяо. Несколько юношей поднялись на трибуну и вручили своему «любимому вождю» красную ленту с надписью «хунвэйбин». Минуту спустя повязка красовалась на левом рукаве куртки Мао Цзэдуна — Председатель Коммунистической партии Китая стал хунвэйбином! Утром следующего дня агентство Синьхуа оповестило мир о том, что «полтора миллиона хунвэйбинов воскликнули: председатель Мао надел нашу красную повязку! Он утвердил создание нашей Красной гвардии!» К этому можно было бы добавить, что взревевшую от избытка чувств толпу единомышленников Мао приветствовал взмахом правой руки.
За этой первой встречей-митингом последовала вторая, третья, четвертая… Всего восемь в течение примерно трех месяцев. И ни на одной из них новоиспеченный хунвэйбин — Председатель КПК не проронил ни единого слова — не императорское это дело якшаться с простолюдинами. Достаточно было того, что он показывал себя, позировал перед верноподданными. А говорил за него его «самый близкий боевой соратник» Линь Бяо, который на расстоянии читал мысли-идеи своего учителя и доводил их до сознания масс. Так Линь Бяо стал превращаться в толкователя, причем единственного толкователя, всех «идей Мао Цзэдуна», независимо от того, когда и при каких обстоятельствах они родились в голове «великого кормчего».
На митинге 18 августа он заявил: «Молодые революционные бойцы! Председатель Мао и Центральный Комитет партии горячо поддерживают вашу революционную смелость в мышлении, в высказываниях, в действиях, в преодолении преград. Горячо поддерживают ваш революционный дух. Мы гордимся вами и горячо поддерживаем ваше решительное противодействие всем попыткам помешать вам. Цель «великой пролетарской культурной революции» — ликвидировать буржуазную идеологию, внедрить пролетарскую идеологию, переделать души людей, революционизировать их идеологию, вырвать корни ревизионизма, развить и укрепить социалистическую систему. Мы будем бороться против тех руководящих деятелей, кто встает на капиталистический путь, против реакционных буржуазных авторитетов, против тех, кто на деле является буржуа».
На второй встрече, прошедшей там же, на площади Тяньаньмэнь, 31 августа, «самый близкий боевой соратник» Мао был более решительным и жестким. «Главная цель наступления, — выкрикивал он бушующей толпе, стоя рядом с молчавшим как рыба Мао, — это те руководящие деятели, которые проникли в партию и идут по капиталистическому пути. Мы свергнем тех, кто обличен властью. Свергнем реакционную буржуазию и всех буржуазных «монархистов». Раздавим всех, кто препятствует революции, свергнем всех чудовищ и демонов. Выбросим весь мусор и преодолеем все преграды».
«…Ближайший соратник… Мы видели его лишь здесь, на официальной трибуне на площади Тяньаньмэнь, и только во время национального праздника Китайской Народной Республики. И издалека, так как трибуны для дипломатического корпуса находились в стороне и значительно ниже официальной трибуны, которая расположена под самой крышей «Небесных ворот», — пишет в своих мемуарах Крум Босев, наблюдавший «культурную революцию» в качестве временного поверенного в делах Болгарии. — Иногда мы могли его разглядеть только в бинокль. Но и в фокусе биноклей он оставался таким же маленьким, невзрачным, в надвинутой на лоб широкой, словно сшитой не для него зеленой военной фуражке. Но сегодня вечером, во время фейерверка, устроенного по случаю Праздника труда, руководители дипломатического корпуса были приглашены на официальную трибуну… И вот во время антракта к нам приблизился сам Мао Цзэдун. Он приближался медленно, неуклюже, у него был блуждающий, какой-то отсутствующий взгляд. А за ним, так же медленно, следовали его «ближайшие» соратники, и впереди «самый-самый близкий» — Линь Бяо. Вблизи он был таким же, как и в увеличительном стекле бинокля: маленьким и невзрачным, только еще более худым и бледным». Это было 1 мая 1970 года.
«Один из биографов Линь Бяо, — продолжает Крум Босев, — написал: «Когда Линь Бяо стоит рядом с Мао на трибуне пекинской площади Тяньаньмэнь, он кажется маленьким и невзрачным. Но стоит Мао умереть, и Линь Бяо, возможно, станет высоким и страшным… Мао Цзэдун избрал своим преемником Линь Бяо именно потому, что бледный, худой министр обороны никогда не представлял угрозы высокому положению Мао».