Тебя проводив
от ворот на дорогу,
Я чарку пригубил
без всякой охоты.
О, нас разлучившая
служба в Цзянлине!
О, скрытые далью
на западе тучи!
И вот человек
уезжает далёко...
Разумную речь
от кого я услышу?
V
В тот раз, когда я
распростился с тобою,
Весенние иволги
только запели.
Сегодня, когда
мы встречаемся снова,
Снег мокрыми хлопьями
падает с неба.
Ты разве забыл
тишины безмятежность?
Да нет, это служба
не знает покоя!
VI
Печально, печально
холодное утро.
Шумит и шумит
нескончаемый ветер...
Вперед понеслась
государева лодка,
И где-то качает
ее над пучиной.
Да будет удача
в делах твоих, странник
В начале пути
о конце позаботься.
Воспользуйся всеми
удобными днями
И побереги
себя в дальней дороге.
ВОЗВРАТИЛСЯ К САДАМ И ПОЛЯМ[71]
* * *
С самой юности чужды
мне созвучия шумного мира,
От рожденья люблю я
этих гор и холмов простоту.
Я попал по ошибке
в пылью жизни покрытые сети,
В суету их мирскую —
мне исполнилось тридцать тогда.
Даже птица в неволе
затоскует по старому лесу,
Даже рыба в запруде
не забудет родного ручья.
Целину распахал я
на далекой окраине южной,
Верный страсти немудрой,
воротился к садам и полям.
Вся усадьба составит
десять му или больше немногим,
Дом, соломою крытый,
восемь-девять покоев вместит.
Ива с вязом в соседстве
тень за домом на крышу бросают,
Слива с персиком рядом
вход в мой дом закрывают листвой.
Где-то в далях туманных
утопают людские селенья,
Темной мягкой завесой
расстилается дым деревень.
Громко лает собака
в глубине переулка глухого,
И петух распевает
среди веток, на тут взгромоздясь.
Во дворе, как и в доме,
ни пылинки от внешнего мира,
Пустота моих комнат
бережет тишину и покой.
Как я долго, однако,
прожил узником в запертой клетке
И теперь лишь обратно
к первозданной свободе пришел.
* * *
Здесь, в глуши деревенской,
дел мирских человеческих мало:
Переулок убогий
чуть тревожат повозка и конь.
Белый день наступает,
и терновую дверь затворяю,
Чтоб в жилище пустое
не проникла житейская мысль.
Постоянно и снова
по извилистым улочкам узким,
Стену трав раздвигая,
мы проходим из дома и в дом.
И, встречая соседа,
мы не попусту судим да рядим,
Речь о тутах заводим,
как растет конопля, говорим.
Конопля в моем поле,
что ни день, набирается силы;
Мной взрыхленные земли
с каждым днем разрастаются вширь.
Я все время в боязни:
вдруг да иней, да снег на посевы
И конец моим всходам,
и закроет всё дикий бурьян!
* * *
Вот бобы посадил я
на участке под Южной горою,
Буйно травы пробились,
робко тянутся всходы бобов.
Утром я поднимаюсь,
сорняки из земли вырываю,
К ночи выглянет месяц,
и с мотыгой спешу я домой.
Так узка здесь дорога,
так высоки здесь травы густые,
Что вечерние росы
заливают одежду мою.
Пусть промокнет одежда,
это тоже не стоит печали:
Я хочу одного лишь —
от желаний своих не уйти.
* * *
С давних пор так бывало —
ухожу я и в горы и к рекам,
Среди вольной природы
знаю радость лесов и равнин...
И беру я с собою
сыновей и племянников малых;
Сквозь кусты продираясь,
мы идем по пустынным местам.
И туда и обратно
мы проходим меж взгорьем и полем,
С сожаленьем взираем
на жилища старинных людей.
Очага и колодца
там следы во дворах сохранились,
Там бамбука и тута
полусгнившие видим стволы.
— Ты не знаешь, — спросил я
дровосека, рубившего хворост, —
Тех селений, в какие
эти люди отсюда ушли?
вернуться
70
вернуться
71
Стихи написаны, по-видимому, в 406 г., вскоре после окончательного разрыва поэта с чиновничьей карьерой.