82
83
84
85
Дальнее странствие поэта здесь и реальность и символ всего его человеческого пути до возвращения в «тихий угол».
Если б не опирались
так на твердость в бедности трудной,
Через сто поколений
чей пример перешел бы к людям!
* * *
Скоро тысячелетье,
как заброшен путь правды, дао:
Люди, люди обычно
слишком любят свои заботы.
Вот вино перед ними,
им его не хочется выпить:
Привлекает их только
в человеческом мире слава...
Почему наше тело
мы считаем столь драгоценным,
Не по той ли причине,
что живем лишь однажды в жизни!
Но и жизнь человека
сколько может на свете длиться?
Пронесется внезапно,
как сверканье молнии быстрой...
Безрассудно, лениво
обращаясь с недолгим веком,
Так себя ограничив,
что они совершить способны!
* * *
Всюду мечется-бьется
потерявшая стаю птица.
Надвигается вечер,
все летает она одна.
Тут и там она ищет
и пристанища не находит.
Ночь сменяется ночью,
и тревожнее птичий крик.
И пронзительней зовы,
обращенные к чистой дали.
Вновь мелькнет, вновь исчезнет —
как сильна по друзьям тоска!
Долетела до места,
где сосна растет одиноко.
Вот и крылья сложила,
завершив далекий свой путь...
Зимний ветер свирепый
не щадит цветущих деревьев.
К этой сени зеленой,
только к ней не приходит смерть.
И доверилась птица
обретенному здесь уюту,
И на тысячелетье
неразлучна она с сосной!
* * *
Я поставил свой дом
в самой гуще людских жилищ,
Но минует его
стук повозок и топот коней.
Вы хотите узнать,
отчего это может быть?
Вдаль умчишься душой,
и земля отойдет сама.
Хризантему сорвал
под восточной оградой в саду,
И мой взор в вышине
встретил склоны Южной горы.
Очертанья горы
так прекрасны в закатный час,
Когда птицы над ней
чередою летят домой!
В этом всем для меня
заключен настоящий смысл.
Я хочу рассказать,
и уже я забыл слова...
* * *
В поступках людских,
в несметных тысячах тысяч,
Поди разберись,
где правда и где неправда:
На правду и ложь,
когда их поставишь рядом,
Откликнется хор
готовых хулить и славить.
* * *
Хризантемы осенней
нет нежнее и нет прекрасней!
Я с покрытых росою
хризантем лепестки собрал.
И пустил их в ту влагу,
что способна унять печали
И меня еще дальше
увести от мирских забот.
Хоть один я сегодня,
но я первую чару выпью.
А она опустеет —
наклониться кувшин готов.
Время солнцу садиться —
отдыхают живые твари.
Возвращаются птицы
и щебечут в своем лесу.
Я стихи распеваю
под восточным навесом дома,
Я доволен, что снова
жизнь явилась ко мне такой!
* * *
Забрезжило утро, —
я слышу, стучатся в дверь.
Кой-как я оделся
и сам отворять бегу.
«Кто там?» — говорю я.
Кто мог в эту рань прийти?
Старик хлебопашец,
исполненный добрых чувств.
Принес издалёка
вино — угостить меня.
Его беспокоит
мой с нынешним веком разлад:
«Ты в рубище жалком,
под кровлей худою живешь,
Но только ли в этом
судьбы высокий удел!
«Я очень растроган
участьем твоим, отец,
Но я по природе
согласья и не ищу.
Сторонкой объехать
пусть даже не мудрено,
Предав свою правду,
я что ж, не собьюсь с пути?
Так сядем покамест
и долг отдадим вину.
Мою колесницу
нельзя повернуть назад!»
* * *
вернуться
вернуться
вернуться
вернуться