У проезжей дороги
два высоких холма могильных,
Где Бо-я похоронен,
где покоится Чжуан Чжоу![99]
Но людей этих славных
трудно снова живыми встретить.
Значит, странствием дальним
я чего же хотел добиться?
* * *
Посадил я однажды
у Янцзы на прибрежье туты.
Думал — минет три года,
и дождусь урожая листьев.
Но когда на деревьях
начала разрастаться зелень,
Вдруг беда их постигла —
перемены в горах и реках.
Ветром сбило с них листья,
изломало голые ветви,
А стволы их и корни
все уплыли в седое море...
Шелкопрядов весенних
накормить уже больше нечем,
И у зимнего платья
не осталось теперь надежды...[100]
Я, сажая деревья,
сам не выбрал повыше место
Что же пользы сегодня
от моих сожалений горьких?
* * *
И прежде хотел я
жить в этой Южной деревне,
И не потому что
гаданьем ей выпал знак:
Здесь, слышал я, много
людей с простыми сердцами.
В их обществе радость
считать вечера и дни.
В мечтах о деревне
прождал я всё-таки годы.
Покамест сегодня
я не поселился в ней...
А хижине бедной
к чему большие пространства?
Достаточно, если
накроет она постель.
Важней, чтоб соседи
почаще ко мне ходили,
И мы в разговорах
судили б о старине,
И чудным твореньем
мы вместе бы восторгались,
Неясные мысли
друг другу толкуя в нем.
* * *
Весною и осенью
много погожих дней.
На гору мы всходим
и там слагаем стихи.
Минуем ворота —
хозяин к себе зовет.
Вино поспевает —
и тут же его мы пьем.
В полях поработав,
расходимся по домам.
Домой воротившись,
мы думаем о друзьях.
А вспомнив о друге,
спешим накинуть халат:
В беседах и в смехе
мы не замечаем часов.
Жизнь в этих занятьях
не лучше ль всякой иной?
Не вспыхнет желанье
покинув ее, уйти.
Одежда и пища
к тому же требуют средств.
На пахоте труд мой
меня не введет в обман!
ГУЛЯЯ С ДРУЗЬЯМИ ПОД КИПАРИСАМИ МОГИЛ СЕМЬИ ЧЖОУ
До чего же сегодня
ясно небо и светел день.
Чистый голос свирелей
и напевные звуки струн.
Опечалены теми,
кто под сенью могильной спит,
Разве можем при этом
уходить от веселья мы?
И свободная песня
здесь творится из новых слов.
И вино зеленое
здесь рождает на лицах смех.
Ничего я не знаю
о заботах, что завтра ждут,
И уже моим чувствам
до конца отдаюсь теперь.
ЧИТАЯ «ШАНЬХАЙЦЗИН» — КНИГУ ГОР И МОРЕЙ
* * *
Лето в начале,
растут деревья и травы.
Дом окружая,
сплелись тенистые ветви.
Птицы слетелись
и радуются уюту.
С ними я тоже
свою полюбил лачугу.
Поле вспахал я
и все, что нужно, посеял.
Время настало
уже читать мои книги...
Нищ переулок
вдали от колей глубоких,
Только заедет
коляска близкого друга.
Чарку приятно
весенним вином наполнить,
Овощи с грядок
собрать в моем огороде…
Дождь моросящий
с востока сюда приходит,
Ласковый ветер
в пути его провожает.
Я пробегаю
«Историю Чжоу-вана»,[101]
Снова любуюсь
картинами «Шаньхайцзина».[102]
Так я мгновенно
вселенную постигаю...
Это не радость,
то в чем же она иначе?
* * *
Во вселенной все сущее
обретает свою опору.
Сиротливому облаку
одному приютиться негде.
В дали, дали безвестные
в пустоте небес исчезает,
Не дождавшись до времени,
чтоб увидеть последний отблеск...
Чуть рассветное зарево
распахнет ночные туманы,
Как пернатые стаями
друг за дружкой уже летают.
Позже всех, очень медленно
вылетает из леса птица
И задолго до вечера
возвращается в лес обратно...
В меру сил и старания
не сходя с колеи старинной,
Разве тем не обрек себя
на лишения и на голод?
вернуться
У проезжей дороги // два высоких холма могильных, // Где Бо-я похоронен,// где покоится Чжуан Чжоу! — Бо-я (Юй Бо-я) — игрок на струнном музыкальном инструменте цине. По преданию, он разбил свой цинь после того, как умер его друг Чжун Цзы-ци, единственный, кто по-настоящему понимал его игру. Чжуан Чжоу (Чжуан-цзы) — мудрец IV в. до н. о. Он погрузился в молчание после того, как умер его друг Хой Ши, единственный, кто по-настоящему понимал его проповедь.
вернуться
И у зимнего платья // не осталось теперь надежды… — Поэт наделяет будущее платье способностью надеяться на свое появление из нитей шелкопрядов.
вернуться
Я пробегаю «Историю Чжоу-вана» — древнюю книгу о чжоуском Му-ване, правившем в XI—X вв. до н. э. Книга эта о путешествии чжоуского государя к мифической Сиванму — Матери Запада — была обнаружена в записях на бамбуковых дощечках в конце III в. в древнем кургане.
вернуться
Снова любуюсь картинами «Шаньхайцзина» — рисунками в «Шаньхайцзине», древнейшей книге волшебных историй, связанных с географическими описаниями. Обе эти книги были прокомментированы жившим в III—IV вв. ученым цзиньского государства — Го Пу.