А он, этот друг мой,
прийти обещался к ночи,
И цинь одиноко
всё ждет на тропе в плющах.[117]
НОЧЬЮ ВОЗВРАЩАЮСЬ В ЛУМЭНЬ
В горном храме колокол звонкий —
померк уходящий день.
У переправы перед затоном
за лодки горячий спор.
Люди идут песчаной дорогой
в селения за рекой.
С ними и я в лодку уселся,
чтоб ехать к себе в Лумэнь...
А в Лумэне месяц сияньем
деревья открыл во мгле.
Я незаметно дошел до места,
где жил в тишине Пан Гун.[118]
В скалах проходы, меж сосен
тропы в веках берегут покой.
Только один лумэньский отшельник
придет и опять уйдет.
В РАННИЕ ХОЛОДА НА РЕКЕ МОИ ЧУВСТВА
Листья опали
и гуси на юг пролетели.
Северный ветер
студен на осенней реке.
В крае родимом
крутые излучины Сяна.
В высях далеких
над Чу полоса облаков.
Слезы по дому
в чужой стороне иссякают.
Парус обратный
слежу у небесной черты.
Где переправа?
Кого бы спросить мне об этом?
Ровное море
безбрежно вечерней порой...
НА ПРОЩАНЬЕ С ВАН ВЭЕМ[119]
В тоскливом безмолвье
чего ожидать мне осталось?
И утро за утром
теперь понапрасну проходят...
Я если отправлюсь
искать благовонные травы,
Со мной, к сожаленью,
не будет любимого друга,
И в этой дороге
кто станет мне доброй опорой?
Ценители чувства
встречаются в мире так редко...
Я только и должен
хранить тишины нерушимость, —
Замкнуть за собою
ворота родимого сада!
ПИШУ НА СТЕНЕ КЕЛЬИ УЧИТЕЛЯ И
Учитель там,
где предан созерцанью,
Поставил дом
с пустынной рощей рядом.[120]
Вдаль от ворот —
прекрасен холм высокий.
У лестницы —
глубоко дно оврагов...
Вечерний луч
с дождем соединился.
Лазурь пустот
на тени дома пала...
Ты посмотри,
как чист и светел лотос,
И ты поймешь,
как сердце не грязнится![121]
Мой старый друг
на курицу с пшеном
Позвал меня
в крестьянское жилище...
Зеленый лес
деревню обступил,
Цепь синих гор
за ней уходит косо.
Сидим лицом
на ток и огород.
Пьем. Судим мы
о конопле и тутах...
Когда придет
«двойной девятки» день,
Сюда вернусь
к цветенью хризантемы![122]
К ВЕЧЕРУ ГОДА ВОЗВРАЩАЮСЬ НА ГОРУ НАНЬШАНЬ
В Северный Дом
больше бумаг не ношу.
К Южной горе
вновь я в лачугу пришел:
Я не умен, —
мной пренебрег государь;
Болен всегда, —
и поредели друзья.
Лет седина
к старости гонит меня.
Зелень весны
году приносит конец.
Полон я дум,
грусть не дает мне уснуть:
В соснах луна,
пусто ночное окно…
НА ГОРЕ СИШАНЬ НАВЕЩАЮ СИНЬ Э
Колышется лодка —
я в путь по реке отправляюсь:
Мне надо проведать
обитель старинного друга.
Закатное солнце
хоть чисто сияет в глубинах,
Но в этой прогулке
не рыбы меня приманили...
Залив каменистый...
Гляжу сквозь прозрачную воду.
Песчаная отмель...
Ее я легко огибаю.
Бамбуковый остров...
Я вижу — на нем рыболовы.
Дом, крытый травою...
Я слышу — в нем книгу читают...
За славной беседой
забыли мы оба о ночи.
Всё в радости чистой
встречаем и утренний холод...
Как тот человек он,
что пил из единственной тыквы,
Но, праведник мудрый,
всегда был спокоен и весел![123]
Меня весной
не утро пробудило:
Я отовсюду
слышу крики птиц.
Ночь напролет
шумели дождь и ветер.
Цветов опавших
сколько — посмотри!
вернуться
А он, этот друг мой, // прийти обещался к ночи, // И цинь одиноко // всё ждет на тропе в плющах. — Цинь — струнный музыкальный инструмент, старинный предшественник цитры.
вернуться
Я незаметно дошел до места, // где жил в тишине Пан Гун. — Пан Гун, или Пан Дэ-гун, — обитавший некогда в Лумэне отшельник времен поздней Хань (25—220 гг.).
вернуться
Ван Вэй (701—761) — один из самых выдающихся танских поэтов, друг Мэн Хао-жаня.
вернуться
Учитель там, // где предан созерцанью, // Поставил дом // с пустынной рощей рядом. — Созерцанье — буддийское учение чань (больше известное у нас в японском его выражении цзэн).
вернуться
Ты посмотри, // как чист и светел лотос, // И ты поймешь, // как сердце не грязнится! — Лотос — символ чистоты: он растет в тине, но не испачкан ею. У мыслителя и поэта XI в. Чжоу Дунь-и есть прозопоэтическое сочинение «Я лотос люблю», в котором он говорит о лотосе, что «из грязи растет он, а сам не грязнится».
вернуться
Когда придет // «двойной девятки»день,// Сюда вернусь // к цветенью хризантемы! — См. примечание к стихотворению «Осенью поднимаюсь на Ланьшань».
вернуться
Как тот человек он, // что пил из единственной тыквы, // Но, праведник мудрый, // всегда был спокоен и весел! — Мудрым праведником назвал Конфуций своего ученика Янь-юаня, у которого была одна-единственная корзина для еды и одна-единственная тыква-горлянка для питья, и жил он в нищем переулке, но никогда не изменял своей веселости.