– Липа… – он шептал, словно продолжая стихшую песню.
Их поцелуи и трепетные касания граничили между лаской и болью, между голодом и пресыщенностью, между смехом и рыданиями. Они двигались в рваном ритме, с передышками, с рвущейся на волю мыслью: «Чтобы эта ночь не кончалась».
Никогда прежде Липа не чувствовал такой нежности от мужчины. Никогда прежде Данил не встречал такой отзывчивости от женщины.
Дон тактично помалкивал на своем ворсистом коврике.
Изможденная Липа пробормотала Данилу в шею:
– Ты однозначно круче Аристотеля.
Уром, как и в доме Анны Ивановны, он проснулся раньше, успел накидать карандашный набросок ее спящей мордашки в старинный альбом и нарезать неровные бутерброды с сыром. Липа пробудилась, когда Данил гулял с Доном. Обнаружив на кухне простецкий завтрак, прикрытый вафельным полотенцем, против воли широко улыбнулась. Чай они пили уже вместе.
– Что ты там говорила про Аристотеля?
– Что ты там говорил про обнаженную натуру?
Липа даже немилосердный рабочий график стала воспринимать легче после того, как начала почти ежевечерне позировать Данилу. И почти еженочно оставаться у него.
Когда учебный год был завершен, необходимые бланки, табели и журналы заполнены, Данил позвал Олимпиаду отметить окончание трудовых будней. Она как порядочная девушка завила локоны и нарисовала угольно-черной подводкой стрелки в ожидании феерического вечера. Который они провели в квартире мужчины.
– А я-то уже подумала, что ты решил меня в свет вывести, – подколола Липа, потягивая вино.
Данил не понял ее реплики. Для него светом была она. О каком еще свете она говорит?
– Липа, у меня к тебе есть просьба и подарок. С чего начать?
– Давай с просьбы.
– Я так и думал.
– Почему?
– Потому что, услышав просьбу, ты можешь отказаться от подарка.
Мужчина подошел к ней вплотную и убрал из женской ладони бокал вина.
– Я хочу завершить эксперимент.
Ход с бокалом был полностью оправдан. В противном случае он бы рухнул, разбился, испачкал платье. Но уж лучше шум бьющегося стекла, чем мертвая тишина. Завершить… Это значит… Все? Дальше тишина, пустота, вакуум? Липа позволила себе забыть о том, что с Данилом их связывал эксперимент. Который был ее инициативой. На котором настаивала именно она. Завершить… Быть может, он дописал ее портрет и больше не нуждается в натурщице?
Глаза заволокла мутная влага, а плавкое тело превратилось в камень.
– Я больше не хочу этого эксперимента. Хочу тебя, но вне психологических уверток и научных изысканий.
– Что?..
– Мне больше невыносимо думать, что ты приходишь в мой дом, чтобы препарировать мою душу. И больше тебя ничего не интересует.
– Что?!
– Липа…
– Ты… Да ты… Да я и не думала про этот гребаный эксперимент! Я лишь хотела… Хотела…
Он не стал дослушивать. Начинающаяся истерика была остановлена руками, прижавшими ее к теплому мужскому телу.
– Значит, договорились? – проговорил он в ее волосы на макушке.
– Быстрее переходи к подарку, пока я тебя не удавила.
– Тогда пошли.
Данил привел ее в комнату к высокому комоду и указал на один из ящиков.
– Открывай.
Олимпиады была готова ко всему: к собственному портрету или даже комичному шаржу, к банальным украшениям или обожаемым ей книгам, к дохлому воробью, которого прикончил Дон… В действительности ящик оказался пуст. После знакомства с экзальтированными людьми искусства Липа подозревала обнаружить второе дно или другой цирковой фокус-покус, но она по-прежнему оставалась один на один с незаполненным пространством ящика.
– Скажи, как я должна реагировать на твой подарок, или раскрой его священный смысл. В идеале выполни оба пункта.
– Теперь это твой ящик, – с ударением на слово «твой».
– Это я поняла. Ты же его подарил. Но вот что с ним делать?
– Заполнять своими вещами.
– Зачем?
– Чтобы постепенно ты перебралась ко мне жить.