– Иди на улицу и запусти фейерверк в честь своей догадливости. И да, отстань.
– Я серьезно, Липа. Что тебя держит? Хочешь преподавать – так у нас не один вуз в городе. Очаруешь какого-нибудь ректора, и рабочее место в кармане.
– У меня нет ученой степени, – обреченно. Впервые Олимпиада произнесла эту фразу обреченно.
– У тебя есть знания и харизма. Это весомее ученой степени. Пойми, не нужно создавать лишнее сопротивление, когда можно заниматься любимым делом в комфортных условиях.
– А если меня сразу никуда не возьмут? Почти конец учебного года, я только через несколько месяцев смогу устроиться. Это в лучшем случае. На что я должна жить?
– Я вообще-то тоже зарабатываю. И если ты не заметила, у нас уже давненько общий бюджет.
– Вот именно! Общий! То есть сложенный из двух! – закипела Липа от безрадостных перспектив. – А получится твоя зарплата плюс ноль!
– Нам этого вполне хватит.
– Я не стану брать у тебя деньги!
– Не у меня, а из общего бюджета.
– Ты меня не слышишь!
– Я слышу, а вот ты не понимаешь. Признайся, что ищешь причины не увольняться. Только прикрываешься финансовыми трудностями. А ты рассуди стратегически. Ты можешь оставить все, как есть. То есть получать те копейки, что в марте начислили на карту. Согласись, это не зарплата, а это плевок и удар по самолюбию. Но ты можешь некоторое время отдохнуть и со свежими силами трудиться в новом месте с адекватной зарплатой. Липа, неуместная гордость – это не про тебя. И ты знаешь, что львиная доля моих денег – это твоя заслуга. Ты меня поддерживаешь и вдохновляешь. Ты… Как тебя называет подруга? Олененок? Вот, Олененок! А не ломовая лошадь! Еще раз говорю – увольняйся.
– Я подумаю, – надутое лицо разгладилось и озарилось улыбкой.
– Это не то же самое, что «отвали»?
– Нет.
Липа решилась через три дня. После того, как на кафедру пришло анонимное письмо от недовольного студента. Студента… Конечно же. Нашли идиотку.
В течение положенных двух недель, пока Олимпиаде искали замену, девушка по каплям вывозила свое барахло из кафедрального кабинета. В один из таких дней она столкнулась нос к носу с Натальей Ильнуровной – пожилой преподавательницей философии ХХ века. Она была в числе немногих поклонников педагогического таланта молодой коллеги.
– Все-таки увольняетесь?
– Да, Наталья Ильнуровна. Попробую сыскать счастье в другом месте.
– Все верно, дорогая. Просто нечего тебе делать в этом гадюшнике. Ты еще молоденькая, светлая. Не очерняйся дурными обстоятельствами.
– Думаете?
– Знаю. Меня-то они не сожрут – слишком старое мясо для этих гурманов, – она весело подмигнула, – а на вас еще долго могут нападать. Не думай, что повсюду такая картина. Вовсе нет. Просто чем выше звания, тем больше шанс оскотиниться.
– Про вас такое не скажешь, – посмеялась над откровенностью пока еще коллеги Липа.
– Ты просто не видела, как я общаюсь с невесткой и сватами, – улыбка в ответ.
Многолетним другом Натальи Ильнуровны считалось слово-паразит «просто». Удивительно для человека, разъясняющего философию ХХ века – наиболее сложную и заумную. Хотя по сравнению с Хайдеггером[1] и Витгенштейном[2] остальные сложности, вероятно, становятся не сложнее линейных уравнений.
Уходя, Наталья Ильнуровна сказала:
– Олимпиада Ильинична, я знаю, что вы не планируете писать кандидатскую, но все же прошу не отгораживаться от этой мысли непроницаемым забором. Один мой знакомый – он был на защите ваших дипломов, такой престарелый одуванчик, помните? – он в восторге от ваших наработок и был бы не против вывести вас на кандидатскую. Не захотите – ваше право. Но если надумаете – заходите в гости, обсудим.
– Почему вы раньше об этом не говорили? Несколько лет уже прошло…
– А вы бы согласились?
– Нет. Наталья Ильнуровна! Спасибо вам…
– Не за что меня благодарить, Липушка. Я просто хочу знать, что после меня останутся достойные люди.