В квартиру Данила она вернулась спустя три с лишним часа. Чтобы наверняка застать его одного.
Сентябрь уже начал подмораживать, но окна в комнате были широко распахнуты. «Умница какой, заботливый. От видимых улик избавился, осталось только запах чужих духов выветрить».
– Завари мне чай, пока я умоюсь.
Данил послушно кивнул.
Липа посмотрела на отражение в маленьком зеркале и запоминала. Взгляд уже потух, но прочих внешних огрехов пока не наблюдалось. Такое ровное, не истерзанное лицо она, вероятно, увидит еще не скоро.
Полная решимости она оттолкнулась от раковины и прошла на кухню. На столе ее уже дожидался чай. Привычного обжигающего дымка над кружкой Липа не заметила, значит, Данил разбавил напиток холодной водой. Наверное, боялся, что девушка выплеснет содержимое кружки ему в лицо. «Неужели он все-таки ждет истерики?»
Усевшись друг напротив друга, они ждали, кто первый начнет говорить.
– Она не рыжая, – Липа не выдержала его тягучего взгляда.
– Не рыжая.
– Ее, наверное, зовут Лида, – от факта к предположению. Данил даже не удивился ее осведомленности. Она не копала, как крот, – информация сама находила девушку.
– Нет. По-моему, нет.
– Ясно.
Квартира вновь погрузилась в тишину. Только Дон скребся о дверь комнаты, где его предусмотрительно запер Данил.
– Ладно, спасибо за чай. Пойду я, пожалуй.
– И это всё? – подрываясь, почти закричал мужчина.
– А что еще?
– Ты даже ничего не скажешь?
– А что я должна сказать? Ни черта не понятно, но при этом все очевидно. Я, откровенно говоря, ждала, что ты что-то скажешь.
– Я тебе изменил!
– Я заметила, так что можешь не напоминать.
Чем громче говорил Данил, тем тише звучала Липа. Чем больше дрожал он, тем тверже выступала она.
– Боже, да что же ты за человек такой? Я тебе изменил, понимаешь? – Он обхватил ее голову руками. Липа положила свои ладони поверх его в желании скинуть с собственного лица пальцы, которые недавно курсировали по телу другой девушки. Но природная слабость, помноженная на эмоциональное опустошение, не смогла противостоять мужской силе. Данил не понял ее беззвучного призыва и лишь придвинулся ближе. Он пристально вглядывался в разноцветные глаза и ждал реакции.
– Понимаю.
– Так накричи на меня! Оскорби! Пошли матом! Сделай что-нибудь?
– Зачем?
Данил взвыл от негодования. Он скрылся в комнате и через минуту вернулся с ремнем. Вручив его в ослабшие руки Олимпиады, прохрипел:
– Если не можешь орать, то ударь. Тебе ведь нужно это! Почему ты ничего не делаешь? Делай же, Липа! Ударь!
– Не мне это нужно, а тебе.
– Ты просто трусиха, раз не можешь даже оскорбить меня!
– Тебе ли обвинять меня в трусости?
Мужчина в отчаянии упал на ближайший стул. Он сжал пальцами волосы и раскачивался, мыча что-то нечленораздельное.
Олимпиада подошла к нему вплотную и положила ладони на его плечи. Он порывисто обнял ее за талию.
– Даня, послушай. Ты это сделал, чтобы я накричала на тебя? Чтобы проявила эмоции? – по напрягшимся под пальцами мышцам она поняла, что угадала. – Ты, наверное, думаешь, что твою проблему поможет решить кто-то очень эмоциональный и экспрессивный? Что ты заразишься этим? А я вот не подхожу…
– Ты часто смеешься, но никогда не плачешь, – пробормотал он ей в живот. – А мне нужен полный спектр эмоций. Я так думал… Надеялся, что ты разозлишься, наорешь. Я хотел ощутить, насколько ты живая.
– Поэтому решил резать по живому? – горько усмехнулась девушка. – Я плачу, Дань, просто физически не получается этого делать на глазах у кого-то. С детства так повелось.
– Я не знал.
– Теперь знаешь. Дань, эмоции краткосрочны и мимолетны. В отличие от чувств. Ты слишком зациклился на внешнем проявлении и забыл о внутренней составляющей. Если я показательно не рыдаю от твоих косяков, это не значит, что я ничего не чувствую.
Они стояли, обнявшись, пока на улице окончательно не потемнело и кухня не погрузилась во мрак.