Отстранив от себя мужчину, Липа всмотрелась в его лицо и спросила:
– Ты можешь дать мне чемодан? Боюсь, что в мою сумку всю шмотье не поместится. Позже верну его через Диану.
Она сворачивала одежду комками и смогла утрамбовать ее в чемодан, лишь попрыгав сверху. Книги. Косметика. Украшения. Баночки из ванной комнаты, которые она традиционно называла «мыльно-рыльными».
Когда на телефон пришло смс о подъехавшем такси, Липа уже стояла в коридоре и зашнуровывала кеды. Сгорбленный Данил мрачно поглядывал на поклажу девушки. На саму Липу он смотреть не решался, хотя понимал, что настолько тесный контакт между ними вряд ли повторится. Вряд ли она еще когда-либо позволит столь пристальный взгляд.
– Ну, все. Пока, Данил, – слишком непринужденно, чтобы поверить.
Она схватила ручку чемодана и уже дернулась к двери, как Данил ожил:
– Я помогу, – и положил ладонь поверх женских пальцев.
– Нет! – отпрыгнула она. – Нет! Я сама справлюсь.
– Липа, это всего лишь чемодан, – «Да, конечно! Всего лишь… Придурок!» – Всего лишь чемодан… Я не настаиваю… Уже не имею права. Но чемодан… Позволь мне помочь. Твоя гордость сейчас не уместна.
– Гордость?! – она почти взвизгнула. – Гордость? Серьезно? Нет у меня никакой гордости! Закончилась. Вышла вся! Еще когда сказала, что люблю тебя…
– Что?! – он перебил осипшим голосом. Замогильным.
– Что?
– Ты меня любишь? – оглушило его признание Липы. – Ты не говорила об этом…
– Говорила. Только… Неважно! Говорила, Данил! Но даже не это самое важное. Главное, что ты тоже меня любишь! Не знаю, как давно… Как давно ты чувствуешь… Как давно, ты способен испытывать чувства… Не любви, не только ее. Вспомни, когда Диане диагностировали рак, тебе было страшно? За нее? За Гришу?
Данил неотрывно смотрел на Олимпиаду, но его взор отражался о поверхность глаз и направлялся внутрь. В собственные воспоминания.
– Знаю, что ты боялся, – не дождавшись ответа, который и так очевиден, продолжила девушка. – Знаю, что ты продал свой первый автомобиль, чтобы добавить денег на лечение. Ты винишь судьбу за то, что она словно утаскивала тебя от эпицентра событий, способных что-то надломить. А на самом деле ты боишься этих событий! Потому что они, как правило, трагичны. Ты боялся столкнуться с болезнью близкого человека лицом к лицу. Ты же чувствовал тогда? Уже тогда? Скажи!
– Не помню… Я ничего не помню из того времени. Даже не заметил, как продал машину. Понял, когда обнаружил в портфеле документы с моей подписью. У Дианы тогда была ремиссия. Не помню. Не знаю…
– Неудивительно. Это такая психологическая защита. Ты способен чувствовать, Данил. Ты не эмоциональный инвалид, не моральный дальтоник. Ты обычный человек, который не научился мириться с собственными чувствами.
– Липа…
– И ты любишь меня. Определенно любишь. Только мне такая любовь не нужна. Меня мама Руслана предупреждала, что с тобой будет сложно, что за отношения придется бороться. И я боролась каждый день. За каждую твою улыбку. И ты действительно начал открываться своей искренности. Я высоко это ценю, но ты достиг некоторого предела, который со мной преодолеть не сможешь. Ты все еще озлоблен на собственное прошлое, которое крепко держишь в сжатых руках. Я не могу разжать твои руки… Я каждый день за тебя боролась… Но если тебе этого мало, больше я предложить не смогу. С тобой должен случиться другой человек или событие. Может, наше расставание станет таким событием…
– Пожалуйста, Липа…
– Я очень люблю, Данил. Но собой жертвовать не стану. Даже ради тебя. Извини, если извинения уместны.
– Подожди!
– Такси… Меня ждет такси.
Только на выходе она обернулась к прибежавшему ее проводить псу.
– Пока, красавчик, – с печальной улыбкой сказала она и ушла.
Некогда коммерческая жилка Олимпиады пыталась бороться с ее убеждениями и надоумить сдать в аренду пустующую квартиру. К счастью для сложившейся ситуации, любимая квартирка хоть местами и запылилась, но не осквернилась инородными съемщиками. Целительный футлярчик защищал, но не успокаивал.