Но думы о друзьях
отчалить не дают.
...Я слышу шум ветвей
дряхлеющего леса,
К сияющей луне
свой поднимаю взгляд,
Но красота небес
и эта даль лесная
От одиноких дум
меня не исцелят.
Мне, хворому, сейчас
не до мирской заботы, —
Мне больше ничего
не надо от людей.
Я покидаю их,
отныне я свободен
И поселюсь навек
в обители моей.
Пусть каждый новый день
и вправду будет новым,
И вы меня, друзья,
утешьте добрым словом.
ВЕЧЕРОМ ВЫХОЖУ ИЗ ЗАЛА СИШЭ[18]
Вдоль ограды пройдя,
выхожу я из западных врат
И на запад смотрю,
на вершины скалистых громад.
Как вздымаются круто хребты —
над грядою гряда,
Исчезает во мгле
бирюзовая даль без следа!
Утром иней белеет
на красной кленовой листве,
Вечерами туман
проплывает в густой синеве.
Вот и осень прошла, —
мне до боли ушедшего жаль.
В растревоженном сердце
глубокая зреет печаль.
О супруге своем
перепелка тоскует в силках,
Птица, сбившись с пути,
о покинутых помнит лесах.
Как умеют они
об утратах скорбеть... и любить!
Что ж тогда обо мне,
потерявшем друзей, говорить!
В отраженье зеркал
поседевшие пряди блестят,
Все просторнее кажется мне
мой привычный халат.
Я не верю тому,
кто зовет примириться с судьбой —
Только лютня одна
в одиночестве дарит покой.
НАХОДЯСЬ В ОБЛАСТИ ЮНЦЗЯ, С ВОСТОЧНОЙ ГОРЫ СМОТРЮ НА МОРСКИЕ ВОЛНЫ
Вешними днями
вновь начинается год,
Белое солнце
в облачной дымке встает.
Здесь, на вершине,
радостно мне и легко,
Тяжкие думы
так далеко-далеко.
Быстрые кони
топчут в низине цветы
Иль отдыхают
возле крутой высоты.
Рву орхидеи
я на широком лугу,
Дикие травы
рву на речном берегу,
В чаще белеют
ранних цветов лепестки,
В зарослях плещут
волны весенней реки.
Только недолгой
в сердце была тишина;
Грустью внезапной
снова душа смятена,
Не исцелиться
даже волшебной травой —
Только отшельник
ведает высший покой.
ПОДНИМАЮСЬ НА ОДИНОКИЙ УТЕС ПОСРЕДИ РЕКИ
Я на береге южном
устал от бушующих вод,
Снова северный берег
меня красотою зовет.
Все здесь кажется новым,
речные потоки кружат.
Жаль, вечернее солнце
Так быстро пошло на закат.
Гладь вскипела речная,
волна накатила на плес —
Предо мною в сиянье
возник Одинокий Утес.
Облака заиграли
в сиянье лучей заревых,
Успокоились волны,
и ветер над заводью стих.
В мире тайное тайных
сокрыто от взора людей.
Сокровенная мудрость...
кому мне поведать о ней!
Мне пригрезилась та,
что на гребне Куньлуня живет[19],
Я в мечтах отрешился
от суетных дел и забот.
Постигаю душой
долгожителя Аня[20] завет,
Чтоб дойти до предела
судьбою отпущенных лет.
ОСМАТРИВАЯ КРЕСТЬЯНСКИЕ ПОЛЯ В ХАЙКОУ, ПОДНИМАЮСЬ НА ГОРУ КАМЕННАЯ ТАРЕЛКА
В бесконечных скитаньях
никто не утешит меня.
Над морскими просторами
реет воздушный поток.
И не знает никто,
где предел для вскипающих волн,
Что в безбрежную даль
на неведомый мчатся восток.
Где-то слышится песня —
поют собиратели трав,
Чую смутную горечь,
вздыхаю с неясной тоской.
Отправляюсь бродить
на песчаный нефритовый плес
И на красную гору
взбираюсь отвесной тропой.
ВОЗВРАЩАЮСЬ ИЗ СОКРОВЕННОЙ ОБИТЕЛИ В МЕСТЕЧКЕ КАМЕННЫЕ СТЕНЫ, ПИШУ ПОСЕРЕДИНЕ ОЗЕРА
Чем ближе к рассвету,
тем небо ясней становилось,
И вот засияли
и горный ручей и отроги.
И это сиянье
такую вселяло отраду,
Что путник счастливый
забыл об обратной дороге.
вернуться
Сишэ — название загородного дворца.
вернуться
...та, что на гребне Куньлуня живет... Куньлунь — горный хребет на западных окраинах средневекового Китая. По преданию, там находилась обитель бессмертной феи Сиванму — Матери-владычицы Запада, на пути к которой нужно было преодолеть огнедышащие горы, "слабую воду", не способную держать на себе ни судно, ни пловца и т. д. В садах Сиванму росло персиковое дерево, плодоносящее раз в несколько тысяч лет. Отведавший его плодов обретал бессмертие.
вернуться
...долгожителя Аня... — имеется в виду легендарный Ань Цишэн, проживший тысячу лет и всегда остававшийся молодым.