Почему я сказал это? Лелиа ушла, бросив напоследок улыбку, и я остался один, смущенный продолжавшим звучать во мне эхом собственных слов. Рядом как раз лежала газета. Я поспешно развернул ее и убедился, что сегодня перевес не на стороне согласных.
- Есть ли у меня основания для беспокойства?
- Вероятно, - ответила буква "е".
- Это касается нашей любви?
И тотчас другое "е", а затем и "а" и "у" соединили свои силы, чтобы подтвердить обоснованность моего беспокойства. Группами по две и по три гласные выстраивались по вертикальной линии, и между ними терялись некоторые редкие согласные, бессильно и без всякого смысла фигурируя в парном сочетании и глядясь дрейфующими обломками кораблекрушения или останками моего разрушенного счастья.
Напевая, Лелиа вошла в комнату.
- Я не смогу с тобой ужинать сегодня вечером, дорогой. У меня хорошие новости, - сказала она, присаживаясь на постель.
И, сделав паузу, чтобы подчеркнуть значение своих слов, важно произнесла:
- Я ужинаю сегодня с администратором Комической оперы.
Ужин, на который меня не пригласили, дан был господином Эме Лефранком. Моя подруга не раз говорила об этом влиятельном господине, возглавлявшем газету "Порядочность", она читала ее каждое утро, который, будучи большим любителем музыки и театра, испытывал по отношению к Лелии восхищение, не дававшее мне пока оснований считать, что оно не было исполнено глубокого уважения. На другой день Лелиа сказала, что довольна проведенным вечером, но не сообщила никаких подробностей относительно того, что там произошло. В последующие дни мне удалось лишь узнать, что благодаря тактичной поддержке господина Лефранка дело ее было на мази, но она никак не объяснила причин, побуждавших директора "Порядочности" действовать в ее интересах. К несчастью, колонки этой газеты, читаемые в вертикальном порядке, согласно изложенному выше методу, были куда менее сдержанны, чем Лелиа, и каждый день, пробегая их, я ощущал то же самое, что испытывает человек, получающий анонимные письма. На мои сначала невинные, а затем все более настойчивые вопросы Лелиа отвечала насмешками и с оскорбленным видом отвергала подозрения, которые мне действительно нечем было подкрепить. Не мог же я раскрыть ей источники моей информированности, не поставив себя в смешное положение. Так что мне пришлось искать другие способы проверить справедливость слов оракула.
Потеряв терпение, я отправился однажды вечером в редакцию "Порядочности", где заявил, что должен сообщить директору издания совершенно конфиденциальное и большой важности известие. В приемной, куда меня ввели, я увидел стопку газет и начал по привычке подсчитывать число гласных и согласных. И тут оракул, столь же переменчивый, как стрелка барометра, стал показывать хорошую погоду: выходило, что от встречи, которой я так опасался, мне не надо ждать ничего плохого.
- Давно пора тебя изобличить, - проворчал я. - Твои бесконечные предупреждения привели меня в это место лишь для того, чтобы получить подтверждение своему несчастью. И теперь ты еще меня призываешь быть оптимистом? Что означает такой поворот?
Я не успел получить ответ на свою гневную тираду. За мной пришел курьер, и я последовал за ним, размышляя над тем, каким образом моим провидцам удается выпутаться из ситуации, в которой они оказались.
- Мой отец в поездке, но вы можете рассказать мне все, как ему самому.
Эти слова произнесла встретившая меня молодая девушка, и я был настолько удивлен, что поначалу не оценил ее любезность. Но едва начал произносить вступительную фразу, сам не зная, чем ее закончить, как мадемуазель Лефранк, сидевшая в кожаном кресле и наполовину скрытая огромным дубовым столом, показалась мне примулой, попавшей в бухгалтерский кляссер.
- Слушаю вас, сударь, - сказала она с серьезным видом, который был ей очень к лицу.
Я смотрел на нее с таким любопытством, что она опустила глаза. Мне абсолютно нечего было сказать мадемуазель Лефранк. И тем не менее наша беседа, начавшаяся в половине седьмого, закончилась лишь за полночь. Едва покинув ее, я расхохотался.
- Друг мой, Червь Удачи, разве я не оказался прав? - воскликнул я. Разве можно считать абсолютно невозможным, чтобы дочь китайского императора обратила на тебя внимание!
И я вообразил себе свой разговор в утро перед визитом с Судьбой, если бы она удосужилась изъясняться без обиняков. - Еще до конца этого дня, - сказала бы она, - ты будешь держать в объятиях дочь твоего соперника. На что я бы ответил:
- Быть того не может!
- Но такова относительная, а не абсолютная невероятность.
- Я даже не знаю, есть ли у этого Лефранка дочь.
- Вполне возможно, что у него она есть.
- Разумеется, но мне нужно увидеть ее отца.
- Он может быть в отъезде.
- Допускаю. Но его дочь...
- ...может оказаться в кабинете и, заинтересованная твоими словами, примет тебя вместо отца.
- О чем же прикажешь с ней говорить?
- Я ждала этого вопроса: твое замешательство позабавит ее.
- Я сразу распрощаюсь.
- Разве абсолютно невероятно, что мадемуазель Лефранк окажется красивой?
- Конечно, нет, но я влюблен в Лелию.
В этом месте Судьба начала бы смеяться, что с ней случается довольно часто.
- Мне хорошо известна хрупкость вечных чувств! - произнесла бы она. Можешь ли ты поклясться, что не способен увлечься другой женщиной? Что не забудешь о цели своего визита? Что не захочешь продлить очарование столь неожиданной беседы?
- Это маловероятно.
- Но не невозможно.
- А с чего бы этой молодой девушке включиться в игру?
- Может быть, она пребывала в грустном настроении. Может быть, ей не захотелось в отсутствии папы ужинать в одиночестве.
- Я что, буду с ней ужинать?
- Я вижу очень милый ресторанчик на берегу Сены, благожелательные небеса над вами, приглушенный свет, скрипач, возникший из темноты, чтобы позволить вашим взглядам сказать то, что не рискуют произнести уста, прогулку вдоль ласкающей берег темной и позолоченной воды, руку, которая не отталкивает твою... Короче, тебе не захочется, чтобы ночь кончилась. - И как она кончится?
- Целомудренно.
- А ведь ты же сказала...
- На пороге дома ты обнимешь ее. Ты получишь лишь короткий прощальный поцелуй.
Но этот поцелуй завершит твою победу. И ее тоже.