На другой день вечером авантюрист проделал задуманную им комедию. Когда после остановки на рейде, к «Indo-Chine» стали подъезжать лодки с новыми пассажирами, Будимирский по костюму узнал в пассажирах одной из них англичан-коммерсантов, которые, наверное, займут кабины в первом классе и обязательно пройдут по коридору мимо его каюты, так как №№ от 1 до 14 все были заняты уже. Надев парик и бороду, он чуть приотворил дверь и дав пройти носильщику с вещами, вдруг открыл дверь перед стариком-англичанином и моментально захлопнул ее. Это все произошло так быстро, что носильщик не мог ничего заметить, а новый пассажир, которого чуть не ударили по носу дверью, наоборот, не мог не заметить в полумраке коридора на светлом фоне отворившейся двери старика с большой бородой и копной седых волос на голове…
План Будимирского удался великолепно. Утром, после breakfast'а, Иза быстро спустилась к нему в каюту, чтобы рассказать, какое волнение царит в кают-компании. Новый пассажир, старик-англичанин, фабрикант знаменитых консервов из ананасов Сингапура, узнав о пари относительно возраста «больного джентльмена» каюты № 9, которого еще никто не видел, после некоторого колебания, поставил 20.000 фунтов на «старого»…
Будимирский хохотал как безумный и, взяв карнет у Изы, рассчитал, что если не будет новых перемен, француз коммивояжер возьмет до полумиллиона франков, так как число ставок за «старика» значительно превышало таких же за «молодого» и в 2 1/2 раза превосходило их суммою. В Сингапуре Иза спускалась на берег и по поручению Будимирского купила ему полный тропический костюм из белого шелка, — становилось жарко.
Прошел еще день. Стимер обогнул Ачинский мыс и, миновав Никобарские острова, вступил в Индийский океан, а на третий день вечером был уже в виду Коломбо, где должны были высадиться американцы — инициаторы пари.
Уже в Сингапуре Иза объявила, что мужу ее много лучше, а утром перед Коломбо она обрадовала всех вестью, что завтра он выйдет к breakfast'у в кают-компанию. Стимер должен был простоять сутки в Коломбо, и американцы остались ночевать на «Indo-Chine»… Каждый день, экзаменовавший свое лицо в зеркале, Будимирский был теперь доволен им: краска Изы, казалось, навеки въелась в кожу, усы выросли весьма основательные, — не прежние казацкие, конечно, но такие, все-таки, что никто бы не мог сказать, что четыре недели назад они были сбриты. Будимирский их артистически подвивал и встрепывал, и в этом смуглом джентльмене с усами парижанина и бобриком выстриженной головой, никто не мог узнать ни Будимирского, ни мистера Найта, — это был типичный колонист французского происхождения с островов Атлантического океана, жизнерадостный, энергичный субъект, веселый собеседник, превосходный собутыльник, — таким он сразу показался всем пассажирам первого класса «Indo-Chine» в то памятное утро, когда в 8 часов, под руку с Изой, он показался в кают-компании и, улыбаясь, отдал общий поклон обществу, ожидавшему его с таким нетерпением.
Раздалась целая буря восклицаний радостных, скорбных, веселых, злых, отчаянных: «Donner-Wetter! Ça y est! Indeed! Sarpisti! Carrambo! Dammed!» Молодой американец Лантри бросился навстречу и, не ожидая представления, обнимал Будимирского-Дюбуа, точно родного, и приказывал лакеям подать дюжину шампанского, несмотря на ранний час… Сердце Рауля Бониве билось как птица в клетке, и он, смущенный, растерянный, глупо улыбаясь, оглядывался, повторяя: «Ça y est! Ça y est!» и смутно сознавая, что он выиграл до полумиллиона франков, совесть его не мучила уже. Старик Ботльбридж, проигравший солидную сумму, спокойнее всех рассматривал Будимирского и Изу и соображал лишь, на чем может отыграться, на что и на кого он должен накинуть, чтоб вернуть свои 5000 фунтов… У немчика, читавшего лекцию «О возрасте и литературных вкусах», похолодели конечности, он с грустью думал о своей Амальхен: о том, что все, что он заработал в качестве поверенного фирмы, сделавшей крупную поставку международной армии в Печили, вместе со взяткой, полученной от немца же интенданта, — все он потерял ни за что… Он давал себе клятву никогда не держать пари: первый раз в жизни рискнул — и разорился…
«Dammed!» — проклинал про себя Будимирского севший на Сингапуре фабрикант консервов из ананасов, — в первую минуту, когда Будимирский сделал свой торжественный выход с Изой, он не понял устроенной ему овации, ибо уверен был встретить старика с большой бородой и копной волос на голове, но не прошло и двух минут, как он понял, что это и есть «больной джентльмен». А тот старик? Или то было видение? Черт побери, это видение ему обошлось в 20.000 фунтов. Он их заплатит и… вернется с первым обратным стимером на Сингапур, ибо ему больше незачем и не с чем ехать в Европу. Он поставил все, ибо играл наверняка, и вот он наказан. Scoundrel! Да, этот веселый джентльмен — мошенник, очевидно. Он — фабрикант уверен, что в каюте № 9 видел старика, он справился потом и убедился, что другого такого старика и на пароходе не было… Заявить, однако, нельзя, это будет признанием, что он, известный и почтенный коммерсант пытался наверняка обыграть других… Он опозорит себя… Но если доказать, что этот мошенник сам участвовал в пари, тогда можно не заплатить… Кто выиграл, через кого он выиграл? Минутного дознания достаточно было, чтобы фабрикант убедился в нелепости этой его идеи: главные выигрыши выпали на долю плантатора Лантри, которого он прекрасно и давно знал, и Рауля Бониве, которого знали все коммерсанты Коломбо, Сингапура, Явы и Сайгона, вот несколько лет; остальные выигрыши были ничтожны; словом, заподозрить мистера Дюбуа в соучастии с выигравшими было немыслимо, а между тем этот dammed креол надул его, — несомненно. Фабрикант консервов бесполезно ломал голову, нужно было платить и возвращаться восвояси, опять эксплуатировать свободных рабов китайцев и малайцев, опять жариться под тропическим солнцем, мечтая о своем старом клубе в Pall Mall, которого он не видел пять лет и не скоро у видит теперь.
Из 2-го класса явилась депутация выигравших тоже с французом во главе, который и поздравил джентльмена с выздоровлением, а на палубе через час Будимирскому устроена была овация счастливцами 3-го класса.
На пароходе царило оживление все утро, пока главные участники пари не вынуждены были съехать на берег для производства расчета, так как Ботльбриджу и фабриканту консервов нужно было разменять чеки.
Молодой Лантри, согласившийся получить от Ботльбриджа всю сумму паями в его предприятии, в котором давно хотел принять участие, был вдвойне счастлив, чувствуя, что впервые влюблен настоящим образом и видя, что Иза, хотя и не отвечала ему, в высшей степени любезна с ним и добра к нему. Он прощался с ней так нежно, так откровенно высказывал свое обожание, что Будимирский вслух посомневался даже, что он американец… «О! То чувство, которое меня одушевляет, свойственно всем людям, здесь я просто человек!» восхищался он и упорно повторял, целуя ручки Изы, «до свидания», на ее сердечное «прощайте»…
В Коломбо состав пассажиров несколько изменился и царившее на «Indo-Chine» возбуждение улеглось и вскоре заменилось угнетенным состоянием, благодаря нестерпимой жаре и двум циклонам, обрушившимся на Индийское море при переходе Коломбо-Аден. В Красном море жара и духота были еще тягостнее я если бы не Будимирский, — пассажиры первого класса, кажется, умерли бы от тоски и уныния. Он сделался поистине душою общества, с англичанами он пил как англичанин и играл в покер, с немцами вел философские беседы, поражая их своими грубыми афоризмами и парадоксами, не всегда умными, но всегда смешными; с французами он горячо восторгался «родным» Парижем и пел шансонетки не хуже Полюса, у которого в свое время в его Chat noire проводил ночи напролет; с итальянцами и испанцами, иногда пользуясь Бониве как переводчиком, он вел нескончаемые беседы «о женщинах», — беседы, в которых, конечно, принимали горячее участие и французы.