После сказов мастеровых в книге помещены легенды искателей женьшеня. Женьшень был известен китайцам давно. Самым ценным считался дикий корень, который изредка находят в Маньчжурии, в окрестностях гор Чанбайшань. Спасаясь от голода, в частые неурожайные годы крестьяне-шаньдунцы уходили в глухие тогда северо-восточные земли, мечтая найти драгоценное растение и выгодно продать его. Ходили целыми артелями, иногда месяцами блуждали в горах, не находя подчас ничего. По вечерам или в ненастную погоду, сидя в шалаше, искатели предавались мечтам о чудесных тысячелетних корнях. Тогда же, видимо, и складывались поэтические легенды. В основе их лежали многочисленные поверья, связанные с этим удивительным растением, корень которого напоминает фигуру человека. Китайцы, например, считали, что большие старые корни стерегут тигры, змеи или красные волки. Они приписывали птичке банчуйняо чудесное свойство – указывать людям, где растет «человек-корень». Старые корни наделялись способностью исчезать, как только их находили и хотели выкопать люди. Они, как считали искатели, не просто исчезали, а превращались то в торговца, то в женщину, то в корову и уходили, чтобы потом опять возвратиться в землю на старое место. В одной легенде даже рассказывается, будто корешки женьшеня превратились в артистов и давали представление в уездном городке в Маньчжурии. Эта вера в способность растений к перевоплощению восходит к древним анимистическим представлениям и вере в оборотней.
В поверьях искателей целебного корня было много архаических черт, в частности табу на название самого растения. Считалось, что нельзя называть корень его настоящим именем, иначе-де искателю не будет удачи и найденное растение уйдет от него. Вместо слова «женьшень» полагалось говорить «банчуй», что значит «палка», «батог». Также нельзя было произносить названия диких зверей. Тигра звали «шаньшэнье» – «господин горный дух», а волка почему-то Чжан Сань – Чжан Третий. С этими же архаическими чертами мы сталкиваемся и в легендах («Женьшень-оборотень» и «Царь-удав»).
В сказке-легенде о царе-удаве отразились очень древние в своей основе представления об очищении земли от страшных чудовищ. Такие рассказы у китайцев некогда связывались с образом мифического стрелка И, который избавил людей от злого людоеда-быка яоюя, страшного кабана фэнсы, удава дафэна и клыка-бурава цзочи. Подобно ему, герой легенды «Царь-удав» убивает страшных змеев, стерегущих женьшень. Использованы в легенде и многие мотивы волшебной сказки – юноша совершает подвиг лишь благодаря чудесным помощникам: вороне, птичке банчуйняо, мальчику-женьшеню, духу березы.
Архаичность сказов о женьшене объясняется, видимо, тем, что сказы эти бытуют в основном среди самих искателей, а возможно, и тем, что искатели целебного корня часто встречались в горах и лесах с представителями других, уже тунгусо-маньчжурских народов (нанайцев, удэгейцев, маньчжур), устное творчество у которых гораздо архаичнее, чем у китайцев.
Завершают сборник три чрезвычайно распространенные в Китае легенды. Самая древняя из них – повествование о Волопасе и Ткачихе. Впервые мы находим этот сюжет в китайской поэзии начала нашей эры. В варианте, вошедшем в данный сборник, соединились многие сказочные мотивы: и история о разделе имущества между братьями, и эпизод с кражей одежды у спустившейся с неба девицы-голубки, и испытания молодого зятя у злого тестя. Древнему преданию о звездах Пастуха из созвездия Орла и Ткачихи из созвездия Лиры, разделенных Млечным Путем, здесь придан облик привычной волшебной сказки.
Аналогичные изменения заметны и в «Сказании о Мэн Цзян-нюй». Старинное предание о женщине, разрушившей своими слезами Великую Китайскую стену, известное нам уже по обработкам VIII–IX веков, получает в поздних прозаических вариантах чисто сказочное оформление (прибавляется начало, описывающее чудесное рождение героини из тыквы, предание о волшебном кнуте императора Ши-хуана).